Станцуем, красивая? (Один день Анны Денисовны) - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Тарновицкий cтр.№ 51

И все. Часикам к четырем есть у Машки и три килограмма филея, и свиные котлетки, и случайно забежавшая баранья нога. Как говорит Робертино, в обществе победившего коммунизма нет нужды во всех видах частной собственности, за исключением одной: персональный мясник. С этим не поспоришь. Когда Машка похохатывает по телефону, ловко парируя грубоватые шуточки Павла Евгеньевича, все прочие сотрудники группы Зуопалайнена взирают на нее с нескрываемой завистью. Заказов от подруг и друзей Машка не принимает в принципе: если уж брать, то для всех, а на всех не напасешься. Поэтому никто и не просит.

Ясно, что Машка переплачивает как минимум вдвое, но это более чем оправданно, учитывая качество мяса и ничтожное количество отходов. Ясно также, что благоволение мясника объясняется не только переплатой или достоинствами личного Машкиного филея, который служит объектом особого внимания Павла Евгеньевича. Главной причиной выгодного знакомства является должность Машкиного мужа — он работает на станции техобслуживания автомобилей.

— Значит, к мяснику… — повторяет Анька и продолжает, не переводя дыхания: — Тогда возьми мне два кило мяса на котлеты. Деньги есть? Я тебе потом верну, ладно? Согласна?

Последнее слово она произносит с интонацией куратора Алексея Алексеевича Пескова. Звучит весомо.

Машка смотрит на подругу широко раскрытыми глазами. Смотрит и молчит.

— Я задала вам вопрос, Мария Борисовна, — по-кураторски напоминает Анька и прищуривается для верности. — Вы согласны?

— Согласна, — лепечет оторопевшая Машка.

— Вот и прекрасно! — восклицает Анька, окончательно войдя в роль. — Принесешь вечером на дружину, я заберу. Ты ведь тоже дежуришь сегодня, так? Согласна? Вот и замечательно. Ладно, пока, Маня, мне на завод.

Она слегка кивает Машке и удаляется уверенной пружинистой походкой. Если Штирлиц действительно идет по коридору, то он делает это именно так. Анька вспоминает выражение Машкиного лица, и ее распирает от смеха. Можно себе представить, какие небылицы будут звучать завтра в курилке! Интересно, в какой чин произведет ее Машка: капитан?.. майор?.. полковник? Полковник государственной безопасности Анна Денисовна Соболева! Хотя ей вполне хватило бы и роли радистки Кэт. Судя по магическому действию, которое оказали на Машку профессиональные интонации, у Аньки может получиться. Она еще постоит на скобах канализационного люка, держа в каждой руке по младенцу и домашнюю собачку в зубах! Да что там собачку: сейчас Аньке кажется, что она удержала бы в зубах и самого куратора Алексея Алексеевича Пескова! Уж если ей удалось раскрутить саму Машку Минину на два килограмма мяса…

«Продешевила, дурочка! — думает она, бодро замешивая сапогами коричневую снежную кашу. — Надо было просить лопатку. А почему лопатку? Почему сразу не филей? Эх, как говорит Робертино, у нищих даже мечты нищие. Интересно, они там еще живы, ханурики? С пяти-то бутылок чернил недолго и окочуриться…»

С пяти бутылок чернил недолго и окочуриться, но не тогда, когда речь идет о таких испытанных бойцах, как Робертино и Димыч. И все же на Анькином сердце неспокойно — прежде всего, за Ирочку. Подойдя к запертой двери координатографного зала, она звонит условным звонком: два длинных, три коротких. За набранной из стеклоблоков стеной тишина. Не слышно ни чириканья координатографов, ни шагов, ни голосов. Уж не вымерли ли они, в самом деле? А ну-ка, снова: два длинных, три коротких… Ну?!

На сей раз запретная зона проявляет признаки жизни. Что-то с грохотом падает, затем слышно неразборчивое бормотание, весьма похожее на ругань, и, наконец, за стеклоблоками вырисовывается неясная тень. Обычно за этим следует вопрос «Кто?», и Анька набирает в грудь воздуху, чтобы ответить без задержки: второго шанса здесь не дают. Однако, вопреки ее ожиданиям, щелкает замок и дверь распахивается. На пороге — Димыч, собственной персоной. Значит, Мишка уже отрубился, и мастеру приходится самому исполнять обязанности стража врат.

Димыч упирает в Аньку стеклянный взгляд, моргает, и его красное лицо начинает медленно меняться. Такое впечатление, что лицевые мышцы инженера тоже очень сильно пьяны, ибо действуют вразброд, без какого-либо согласования. Поэтому проходит некоторое время, прежде чем Димычу удается составить выражение радостного изумления. Затем он икает и произносит тоном безгранично счастливого человека:

— Юленька! Юленька, это ты?! — Димыч сглатывает и, героическим усилием собрав в дееспособный коллектив мышцы челюсти, формирует на лице приветливую улыбку. — Это ты… Я так тебя ждал… И вот ты приехала… Заходи, родная… заходи…

— Димыч… — растерянно начинает Анька, но хозяин заповедника, не слушая, втягивает ее внутрь и захлопывает дверь.

— Заходи, заходи…

Как видно, потрясение от неожиданного визита неведомой Юленьки оказывается чрезмерным для Димычева сознания, и без того едва балансирующего на грани света и тьмы. Впустив Аньку-Юлю, хозяин координатографов минуту-другую стоит, уперев обе руки в стеклоблоки, а затем медленно сползает по стене на пол и затихает. Глаза Димыча закрыты, на губах застыла все та же счастливая улыбка.

«Боже, — думает Анька, — если этот так упился, то что же происходит с Ирочкой?»

Оставив Димыча отдыхать, она бежит во внутреннее помещение.

— Ах, да это никак сама госпожа Соболева! Какая приятная неожиданность! Чем мы обязаны столь же необъяснимой, сколь и желанной чести вашего высочайшего визита?

У стола в полном одиночестве восседает друг и коллега Борис Михайлович Шпрыгин, он же Робертино. Как всегда, о его мертвецки пьяном состоянии можно судить лишь по смертельной бледности лица и излишней вычурности выражений.

— Робертино, где Ирочка Локшина? Куда вы подевали Ирочку?

Шпрыгин укоризненно поводит указательным пальцем из стороны в сторону. Движения его неверны, палец полусогнут и далек от обычной вертикальной устремленности в потолок.

— Как ты могла такое подумать?! — восклицает Робертино. — Ты и в самом деле решила, что я бросил бы Ирочку на произвол жестокой судьбы? Какое разочарование! Горе мне, боги, горе! Яду мне, боги, яду!

С этими словами он подхватывает стоящую на столе бутылку и наклоняет ее над своим стаканом. Бутылка пуста.

— Робертино, где Ирочка?

Пораженная неожиданной и, прямо скажем, нехорошей мыслью, Анька бросается к кладовке. Там, слегка похрапывая, дрыхнет Мишка Дынин, упившийся подмастерье. Ирочки, слава богу, в кладовке нет.

— Как ты могла? — причитает тем временем Шпрыгин, уставившись в пустой стакан. — Как ты…

Анька подскакивает к нему и, взяв за обе щеки, поворачивает к себе.

— Робертино, ты меня слышишь? Где Ирочка Локшина?

— Слышу, — кивает он и вдруг пьяно улыбается. — Ох, как приятно… Эй, Соболева, не могла бы ты держать меня так всю жизнь? Твои ручки, мои щечки. Идеальный вариант…