— Теперь все изменилось. — Голос выдал ее чувства, как ни старалась она говорить бесстрастно.
— Я приду, как только ты позовешь. Сколько раз я обещал тебе? — сказал он тихо, и ее овеяло теплым дыханием лета. — Это никогда не изменится. Никогда.
Она накрыла его рот рукой, не давая больше сказать ни слова. Губы Кинана мгновенно покрылись инеем, но он даже не поморщился.
Как всегда.
Дония не убрала руку, хотя его дыхание жгло огнем.
— Я слышала вести с ярмарки. Айслинн — та самая.
Она чуть не заплакала, когда Эван рассказал об этом: представила себе вечность, которую придется провести в одиночестве, с непреходящей болью в сердце, пока Кинан и Айслинн будут танцевать и смеяться вдвоем. Если, конечно, Бейра ее не убьет.
— Дон...
Губы его нежно прижались к ее пальцам. Они жгли не меньше, чем непроизнесенные слова.
Без свидетелей Кинан вновь становился таким, каким был в те давние времена, когда Дония полюбила его, еще не зная, что он король. Поэтому она старалась не оставаться с ним наедине.
— Прекрати, — сказала она.
Сейчас ей не нужна его нежность. Ей нужен король Лета, а не Кинан без короны. Нужны его сила и уверенность, готовность сделать то, что должно быть сделано.
Дыхание лета смешалось с зимней стужей, и над рукой ее заклубился пар. Иногда, предаваясь мечтам — ему об этих грезах она, конечно же, не рассказывала, — Дония пыталась представить себе, что произойдет, если и впрямь сойдутся ее мороз и его солнце, если они обнимутся с Кинаном, как обнимались в те дни, когда она еще не стала зимней девой, а он притворялся смертным. Что будет? Она растает? Или сгорит?
Взволнованная этой мыслью, Дония затрепетала. И едва буря чувств поднялась в ее душе, холод внутри начал стремительно усиливаться. Если не взять себя в руки, придется выпускать эту адскую стужу.
— Вчера вечером ко мне приходила Бейра. Ты должен знать, что она затевает.
И Дония рассказала ему о первом визите Бейры, о нападении возле библиотеки на Айслинн, о своих подозрениях, что оно совершено по наущению Бейры, о смерти Агаты, об угрозах королевы Зимы и ее настойчивом требовании не дать Айслинн возможности поднять посох. Кинан с усталым видом кивал.
Умолчала Дония только об изысканиях Сета, опасаясь за безопасность смертного. В остальном была откровенна с Кинаном, как давно уже себе не позволяла. Он выслушал ее и молча, явно пытаясь обуздать гнев, устремил на Донию пристальный взгляд.
Она стиснула руки с такой силой, что на кончиках пальцев образовались сосульки. Сейчас начнется самое трудное.
— Пойдем, — сказал он наконец. Взглянул на Сашу, на памятные подарки других зимних дев, бережно хранимые ею — Твои вещи соберут стражники. Я отдам тебе мой кабинет и...
— Нет, Кинан! — перебила она поспешно, чтобы не поддаться искушению.
Он поймет, когда поразмыслит, что правильнее поступить иначе. Она должна убедить его в этом. Дония разжала руки. Сосульки посыпались с пальцев и разбились о пол.
— Я никуда не пойду.
— Здесь ты не можешь оставаться. Если с тобой что-то случится... — Кинан прижался лбом к ее колену. — Пожалуйста, Дония, идем со мной.
И где же король Лета?
— К тебе уйти я не могу. Там нет для меня места. Я не та, кого ты ищешь.
Он поднял голову. На обмороженном лбу успел появиться безобразный синяк.
— У меня пока не хватает сил, чтобы ее остановить. Но скоро силы будут. Мы спрячем тебя до тех пор, пока все не кончится.
— И что она сделает со мной, когда я перестану прятаться?
— Скоро я обрету полную силу.
Настойчивость его была почти пугающей. Глаза потемнели, приобрели тот сверхъестественный зеленый цвет, что снился Донии до сих пор. Если долго смотреть в эти глаза, можно увидеть в них расцветающие цветы — обещание того, кем станет Кинан, когда его королева вернет ему свободу.
Дония смотрела в них, как зачарованная.
Он прошептал:
— Останешься со мной. Я сумею тебя защитить.
— Нет. — Хотелось бы, чтобы и впрямь сумел, но это было невозможно. Она проиграет в любом случае. — Я желаю тебе удачи. Всегда и во всем. Но я должна попытаться убедить Айслинн в том, что верить тебе нельзя, что ты не стоишь риска. Таковы правила. Я дала слово, когда подняла посох. Мы оба дали слово.
— И сдержим его, даже если это означает победу Бейры? Даже если она убьет тебя? Мы могли бы придумать что-то...
Она покачала головой. Кинан старше ее на столько веков, а безрассуден, как мальчишка. Обычно это ее бесило. А сегодня печалило.
— Если победит Бейра, она меня не тронет. Убьет, только если выиграешь ты.
— К чему же этот разговор? Мне нужно победить ее.
Кинан выглядел ужасно, словно его пронзили железной пикой: бледный, выражение лица страдальческое. Он отодвинулся, присел на корточки, понурил голову. Сказал таким же убитым голосом:
— Если ты остановишь Айслинн, я потеряю все. Если не остановишь... ты умрешь. Что мне делать?
— Надеяться, что я проиграю, — мягко подсказала она.
— Нет.
Дония встала, подошла к нему.
— Я боюсь Бейры. Но все равно надеюсь, что Айслинн — та самая. Ради вас обоих.
— А ты станешь тенью. Это не выход.
Где же король Лета? Она вздохнула, понимая, как он разрывается между своими желаниями и неизбежностью. Не все мечты сбываются, увы.
Откинув волосы, чтобы не задеть ими Кинана, Дония наклонилась к нему.
— Это выход.
— Нет.
— Сделай так, чтобы я проиграла, Кинан. Убеди ее, что ты стоишь риска. — Она поцеловала его в щеку. — Потому что ты его стоишь.
Сказать это было легко. Теперь Дония знала, что Бейра ее убьет, что вечности с Кинаном у нее не будет. И не скрывала от самой себя, что все еще любит его.
— Не могу...
Она опять прикрыла ему рот рукой.
— Убеди ее.
Отвела руку, плотно сжала губы, чтобы не дохнуть на него ледяным воздухом, и поцеловала еще раз.
— А потом убей Бейру.
ГЛАВА 19
(Фэйри) по своей природе подобны отчасти людям, отчасти — духам... Некоторые из них добродушны... Другие злокозненны... похищают людей, накликают всяческие несчастья.
Э.У. Мур.
Фольклор острова Мэн (1891).
От Донии Кинан вышел в полном смятении чувств. Отправился бесцельно бродить по городу, думая лишь об одном: что делать? Но ответа не находил. Если Айслинн не станет королевой, в которой он так нуждается, если ему не удастся убедить ее поверить, ничего не поделаешь. У него попросту нет сил, чтобы противостоять Бейре.