Семья Карновских - читать онлайн книгу. Автор: Исроэл-Иешуа Зингер cтр.№ 81

— Я президент синагоги, — объяснил Бурак не без гордости. — Хочу, чтоб вас вызвали шестым.

В его сердце не осталось ни капли обиды на человека, который когда-то его оскорбил. Его правила были просты: червонец туда, червонец сюда, лишь бы дело шло — в торговле, надо жить и людям помогать — в отношениях с людьми, а искренняя радость Карновского совсем его подкупила.

Впервые явившись в синагогу «Шаарей-Цедек», Карновский повел себя не так, как остальные прихожане. Первым делом он благословил Бога, за то что Он спас его и его семью из рук убийц. Потом, едва закончилась молитва, во весь голос принялся рассказывать о том, как за океаном амалекитяне уничтожают народ Израиля. Неподвижное лицо доктора Шпайера совсем окаменело, когда он услышал речь старого друга. Он только что закончил проповедь, полную пафоса и красивых слов, и ему очень не хотелось слушать о чем-либо грустном. К тому же он вообще избегал разговоров на эту тему, как избегают разговоров о физических мучениях, которые довелось испытать лично. Никто в синагоге не говорил об этом открыто.

— Слова мудрых спокойны, дорогой герр Карновский, — перебил он, поглаживая острую бородку. — Зачем об этом говорить, да еще в субботу?

— Я не о торговле говорю, ребе Шпайер, — возразил Довид, — а о спасении жизни, а это можно даже в Йом-Кипур, который выпал на субботу.

И он с еще большим жаром заговорил о том, что прежде всего надо спасти старого Эфраима Вальдера и его книги.

— Все вы знаете, кто такой ребе Вальдер. Нужно во что бы то ни стало спасти мудреца от рук убийц.

Доктор Шпайер не разделял его чувств.

— Это очень хорошо с вашей стороны, герр Карновский, очень благородно, но Вальдер там не единственный. В Германии осталось множество ученых, в том числе и гораздо более великих, чем он, но мы не в состоянии им помочь.

— Неправда, — горячился Карновский. — Эфраим Вальдер — один такой, ему нет равных.

Последние слова особенно не понравились доктору Шпайеру. Они принижали его ученость перед всей синагогой. Однако он, как всегда, не стал отвечать грубостью на грубость, а попытался свести спор к шутке:

— Дорогой Карновский, что вы так кипятитесь? Сегодня же суббота, а по субботам ничего кипятить нельзя.

Прихожане засмеялись, но Довид Карновский не дал заговорить себе зубы.

— Вы шутите, ребе Шпайер, а там злодеи мучают мудреца, старого человека! — воскликнул он.

Увидев, что шутками с упрямцем Карновским не сладишь, доктор Шпайер пошел другим путем.

— Слово дорого, а молчание дороже вдвое, — привел он цитату из Талмуда. — Мудрый должен понимать, когда лучше молчать. Особенно в святом месте.

Карновский ничуть не смутился. На любую цитату доктора Шпайера он мог привести десять.

— Царь Соломон сказал: «Бывает время молчать и время говорить», — ответил он громко. — Сейчас время говорить, даже кричать, ребе Шпайер.

Доктор Шпайер не нашелся что ответить. Поняв, что с помощью Торы ему не одолеть упрямого Карновского, он попытался взять его политикой.

— Так или иначе, уважаемый герр Карновский, — сказал он тихо, — все это должно оставаться между нами. Посторонним незачем этого знать.

Доктор Шпайер хотел убить двух зайцев. Во-первых, показать прихожанам, что это их личное несчастье, их беда, и нечего рассказывать о ней таким, как, например, венгерский шамес. Во-вторых, он хотел перетянуть Карновского на свою сторону: он образованный человек, прекрасно говорит по-немецки, долго жил в Германии, значит, хоть и не совсем, но почти свой. А если так, пусть соблюдает местный обычай молчать о прошлой жизни «там», как в семье молчат о пережитом позоре.

Довид Карновский, однако, ему не внял.

— Мы все здесь евреи, — сказал он резко, — хоть из Франкфурта, хоть из Тарнополя, не важно. Нам нечего скрывать друг от друга, ребе Шпайер.

Он так же решительно наступал на раввина синагоги «Шаарей-Цедек», как когда-то, в молодости, на раввина города Мелеца, когда тот плохо отозвался о Мендельсоне. Доктор Шпайер увидел, что терпит поражение, и поспешил уйти. Его сторонники ушли следом за ним. Соломон Бурак на радостях крепко обнял Довида Карновского:

— Чтоб вы были здоровы, реб Довид! Хорошо вы им показали…

И, махнув рукой на все дела, тут же пригласил Карновского к себе домой на кидуш. Довид отказался. Он был поражен, как легко Соломон его простил, но сам не мог забыть обиду, которую когда-то ему нанес. Довид Карновский не забывал с такой легкостью ни чужих грехов, ни своих. Ему не хватало мужества пойти домой к Шлойме Бураку. Он не мог посмотреть в глаза его жене, с которой даже не здоровался, когда она навещала Лею, и тем более дочери, которую не захотел видеть своей невесткой.

— Реб Шлойме, не сегодня, — попросил он. — Не могу я показаться вашим на глаза.

Соломон Бурак не стал слушать.

— Реб Довид, не сомневайтесь, Ита будет счастлива вас видеть.

Довид Карновский испробовал другую отговорку:

— Лея будет беспокоиться, если я не приду вовремя. Новая страна все-таки…

Но Соломон знал, что делать. Он пошлет шамеса, и тот скажет, что Довид зашел к Буракам. Да что он несет, какого шамеса? Он сам пойдет к Лее. Пусть Карновский только скажет, где они поселились, и они оба пойдут, причем прямо сейчас! Соломон так разошелся, что на секунду даже забыл о субботе. Он уже готов был бежать на угол, где оставил машину, чтобы отвезти Довида, но вовремя опомнился.

Как когда-то, на том берегу, Лея Карновская и Ита Бурак снова бросились друг другу в объятия, расплакались, а потом рассмеялись, как девушки, снова обнялись, расцеловались и всё говорили и говорили. Как когда-то, Ита поставила на стол угощение: варенье, душистый хлеб, штрудель, маковые коржики. А Соломон без устали наливал сливовицу, пасхальную сливовицу, которую пил целый год.

— Давайте, реб Довид, выпьем за то, чтоб весь наш народ был спасен, а враги уничтожены, — говорил он, перед каждым стаканчиком пожимая Карновскому руку. — Выпьем, реб Довид! Будьте как дома.

Довид Карновский не мог быть как дома, хоть и пытался. Он не мог забыть, как обидел этих людей. Больше всего он старался не встречаться взглядом с дочерью Соломона. Она подносила ему угощение, расспрашивала о его жизни, даже о сыне. Довид Карновский не знал, куда спрятать глаза.

— Спасибо, фрау, — бормотал он смущенно, будто хотел благодарностью искупить свою вину, — не беспокойтесь, прошу вас.

Женщины болтали, макая пряники в сладкую водку, и вдруг разрыдались, как на свадьбе.

— Какая же я старая, Лееле, — плакала Ита, глядя на подругу. Она видела на ее лице собственный возраст.

— Годы идут, Ителе, — отвечала Лея, вытирая глаза.

Соломон терпеть не мог женских слез.

— Что это за Тише-Бов [47] в субботу? — прикрикнул он. — Давайте-ка лучше выпьем за то, чтобы все евреи радовались и веселились.