Возможность острова - читать онлайн книгу. Автор: Мишель Уэльбек cтр.№ 33

Она приехала в бирюзовой плиссированной мини-юбке и футболке «Бетти Буп». В паркинге аэропорта я попытался её обнять; она смутилась и сразу высвободилась. Когда она клала чемодан в багажник, порыв ветра приподнял её юбку, и мне показалось, что на ней нет белья. Сев за руль, я сразу задал ей этот вопрос. Она с улыбкой покачала головой, задрала юбку до талии и слегка раздвинула ляжки: волосы у неё на лобке образовывали маленький, чётко очерченный белокурый прямоугольник.

Я тронулся с места, и она опустила юбку: теперь я знал, что на ней нет трусов, эффект достигнут, ну и довольно. Мы остановились у виллы, и пока я вытаскивал её чемодан из багажника, она поднялась на несколько ступенек по лестнице, ведущей к двери; от зрелища нижней части её маленьких ягодиц у меня помутилось в голове, я едва не эякулировал прямо в брюки. Я догнал её, обнял, прижался к ней. «Open the door…» [47] — произнесла она, рассеянно потираясь ягодицами о мой член. Я повиновался, но, едва переступив порог, снова прижался к ней; она встала на колени на ближайший коврик, оперлась руками о пол. Я расстегнул ширинку и вошёл в неё, но, к несчастью, настолько возбудился от поездки на машине, что почти сразу кончил; она, похоже, была немного разочарована, но не слишком. Ей хотелось переодеться и принять ванну.

Вообще говоря, знаменитая формула Стендаля, которую так любил Ницше — что красота есть обещание счастья, — совершенно неверна, зато прекрасно применима к эротике. Эстер была восхитительна — но и Изабель тоже: в молодости, наверное, она была даже красивее. Зато Эстер была эротична, невероятно, упоительно эротична, я ещё раз убедился в этом, когда она вернулась из ванной, натянув широкий пуловер, но тут же приспустив его на плечах, чтобы виднелись бретельки бюстгальтера, а потом поправив стринги так, чтобы они выступали из-под джинсов; все это она проделала автоматически, не задумываясь, с неотразимой естественностью и простодушием.

Утром, проснувшись, я даже вздрогнул от радости при мысли, что мы спустимся на пляж вместе. На Плайя-де-Монсул, да и на всех диких, труднодоступных и, как правило, почти пустынных пляжах природного парка Кабо-де-Гата негласно допускался натуризм. Конечно, нагота не эротична, во всяком случае, так считается, я же, со своей стороны, всегда полагал, что нагота скорее эротична — естественно, если тело красивое, — но, скажем так, не самое эротичное, что может быть; мне случалось иметь по этому поводу тяжёлые дискуссии с журналистами, во времена, когда я вводил в свои скетчи неонацистских натуристов. Так или иначе, я прекрасно знал, что она что-нибудь придумает; мне не пришлось долго ждать: через несколько минут она вышла в белых мини-шортах, две верхних пуговицы на них были расстёгнуты, приоткрывая волосы на лобке; груди она повязала золотистой шалью, не забыв чуть сдвинуть её вверх, чтобы виднелась их нижняя часть. Море было тихим и гладким. На пляже она немедленно разделась совсем и широко раздвинула ляжки, вся открывшись солнцу. Я налил ей на живот масла для загара и начал её ласкать. У меня всегда был дар на такие вещи, я знал, как обращаться с внутренней стороной ляжек, с половыми губами — в общем, это мой маленький талант. Но только я вошёл во вкус, с удовольствием констатируя, что Эстер начинает возбуждаться, как услышал: «Здравствуйте!», произнесённое сильным, весёлым голосом за моей спиной, совсем рядом. Я обернулся: к нам направлялась Фадия, тоже обнажённая, с полотняной пляжной сумкой через плечо; на белой сумке красовалась разноцветная звезда с загнутыми лучами — опознавательный знак элохимитов; положительно, у Фадии было великолепное тело. Я встал, представил женщин друг другу, завязалась оживлённая беседа по-английски. Маленький белый задик Эстер выглядел очень привлекательно, но и округлые, литые ягодицы Фадии были не менее соблазнительны, во всяком случае, я хотел всё сильнее, но обе пока делали вид, будто ничего не замечают; в порнофильмах всегда бывает по меньшей мере одна сцена с двумя партнёршами, я не сомневался, что Эстер согласится, что-то мне подсказывало, что и Фадия отнюдь не против. Нагибаясь завязать сандалии, Эстер коснулась моего члена, словно бы нечаянно, но я точно знал, что нарочно, я шагнул к ней, теперь он стоял прямо на высоте её лица. Появление Патрика немного охладило мой пыл; он тоже был голый — хорошо сложенный, но полноватый — я обратил внимание, что у него намечается брюшко, наверное, деловые обеды, — короче, славное млекопитающее средних размеров; в принципе я не возражал и против расклада на четверых, но в тот момент мои сексуальные поползновения скорее поостыли.

Мы продолжили беседу вчетвером — голые, у кромки моря. Ни он, ни она не выразили ни малейшего удивления по поводу присутствия Эстер и отсутствия Изабель. Среди элохимитов редко встречаются постоянные пары, обычно они живут вместе два-три года, иногда дольше, но пророк всемерно поощряет каждого сохранять автономию и независимость, в частности финансовую; никто не обязан терпеть длительное ограничение личной свободы как в браке, так и в простом сожительстве, любовь должна оставаться свободной, чтобы можно было когда угодно начать все сначала, — таковы принципы, провозглашённые пророком. Фадия, конечно, пользовалась высокими доходами Патрика и вела соответствующий образ жизни, но они, скорее всего, не имели ни совместно нажитого имущества, ни общего счета. Я спросил у Патрика, как поживают его родители, и он сообщил мне печальную новость: его мать умерла. Это случилось внезапно и совершенно неожиданно: подхватила больничную инфекцию в льежском госпитале, куда легла на вполне заурядную операцию бедра, и угасла за несколько дней. Сам он в это время находился по делам в Корее и не смог проститься с нею на смертном одре, а по возвращении её уже заморозили — она завещала своё тело науке. Робера, его отца, это просто подкосило: собственно, он решил покинуть Испанию и поселиться в каком-нибудь бельгийском доме для престарелых; недвижимость переходила к сыну.

Вечером мы вместе поужинали в рыбном ресторане в Сан-Хосе. У Робера Бельгийского тряслась голова, и в разговоре он принимал минимальное участие; честно говоря, он почти совсем отупел от транквилизаторов. Патрик напомнил мне, что зимняя школа состоится через несколько месяцев на Лансароте, что все чрезвычайно надеются меня видеть, последний раз пророк говорил с ним об этом не далее как на прошлой неделе, я произвёл на него прекрасное впечатление; на сей раз мероприятие обещает быть поистине грандиозным, съедутся члены секты со всего мира. Эстер, естественно, станет желанной гостьей. Она никогда прежде не слыхала о секте и заинтересовалась её учением. Патрик же, явно разгорячённый вином (мы пили «Тесоро де Бульяс», довольно крепкое вино из Мурсии), особенно напирал на сексуальные аспекты. Любовь, которой учил пророк, которой он призывал следовать в жизни, — это любовь истинная, а не собственническая: если вы по-настоящему любите женщину, вас должно радовать, что она получает удовольствие с другими мужчинами. Точно так же и она должна искренне радоваться тому, что вы получаете удовольствие с другими женщинами. Мне подобная болтовня была не внове ещё с тех пор, когда я вводил в свои скетчи страдающих анорексией любительниц групповух: у меня не раз случались по этому поводу тягостные дискуссии с журналистами. Робер Бельгиец одобрительно и безнадёжно кивал головой: сам-то он, наверное, за всю жизнь не знал ни одной женщины, кроме жены, а теперь она умерла, и он, видимо, тоже скоро умрёт в своём Брабанте, в доме для престарелых, протухнет безымянным комочком в собственной моче, хорошо ещё, если его не будут избивать санитары. Фадия, судя по всему, тоже не имела никаких возражений, она макала креветки в майонез и сладострастно облизывала губы. Я абсолютно не представлял, как на всё это смотрит Эстер, думаю, всякие теоретизирования на сей счёт должны были казаться ей довольно-таки старомодными, и, честно говоря, я склонен был с ней согласиться, хоть и по другим причинам — скорее из общего отвращения к теоретическим дискуссиям, с возрастом мне становилось все труднее не только принимать в них участие, но даже и проявлять к ним какой бы то ни было интерес. У меня, безусловно, нашлось бы, что возразить по существу, например, что «не-собственническая» любовь мыслима лишь в том единственном случае, когда живёшь в атмосфере, перенасыщенной удовольствиями, где нет места никаким страхам, в частности страху остаться одному или умереть; что эта любовь, помимо прочего, предполагает как минимум вечную жизнь, — короче, что реальные условия для неё отсутствуют. Ещё несколько лет назад я бы наверняка стал что-то доказывать, но теперь у меня не осталось сил, да и вообще не настолько это было важно, Патрик слегка опьянел и упивался собственными речами, рыба была свежая, мы, что называется, приятно проводили вечер. Я обещал приехать на Лансароте, Патрик рассыпался в заверениях, что мне обеспечат совершенно исключительное ВИП-обслуживание; Эстер пока не знала, у неё в это время, возможно, будут экзамены. Прощаясь, я долго жал руку Роберу, который пробормотал что-то уже совсем непонятное; несмотря на жару, его слегка знобило. Больно было видеть этого старого материалиста, его искажённое горем морщинистое лицо, враз поседевшие волосы. Жить ему оставалось несколько месяцев, может быть, несколько недель. Кто станет жалеть о нём? Да почти никто; возможно, Гарри, лишённый приятных, размеренных, не слишком жарких споров. Я вдруг понял, что Гарри, скорее всего, гораздо лучше перенёс бы кончину жены; он мог вообразить, как Хильдегарда играет на арфе среди ангелов Господних, или, в более спиритуалистичном варианте, как она забилась куда-нибудь в топологический уголок точки Омега, что-нибудь такое; для Робера Бельгийца ситуация была безысходной.