Плоть и серебро - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Барнс cтр.№ 22

— «Одиссея» Гомера, — объяснил он. — Сцилла была прекрасной девой, которую превратили в чудовище. Двенадцать ног в виде щупалец. Шесть голов, в каждой три ряда зубов, и бешеный аппетит на моряков. «Уж ни бессмертным, ни смертным не радует более взора» — что-то в этом роде. Такой стала бедная Сцилла, когда ее превратила волшебница Цирцея. Цирцея видела в ней соперницу в любви к одному тритону, кажется, Главку. Превратив Сциллу в чудовище, она резко понизила ее привлекательность.

Сцилла ничего не сказала. Марши никак не мог бы сказать, что она думает — если думает. Кофе у него остыл, и он отпил глоток. Потом спросил:

— А вам кто-то дал это имя?

— Брат Кулак, — ответила она, почти сразу смутившись. С ее лица исчезло всякое выражение, и она лишь смотрела невидящими глазами мимо Марши, как робот, попавший в обстоятельства, не предусмотренные его программой.

Ему стало несколько любопытно, и бренди начало создавать знакомое уютное жужжание в голове; и Марши откинулся в кресле посмотреть, что будет дальше.

«Брат Кулак».

Имя его было центром всей жизни и действий Сциллы. Она произносила его миллион и больше раз. Но когда она назвала его в ответ на вопрос неверного, на вопрос, который никто никогда ей раньше не задавал, — внезапно ее охватила выворачивающая двойственность, твердое самоощущение вдруг натянулось в разные стороны, бросив ее посередине.

Она всегда была Сциллой.

Мне дал имя Брат Кулак.

Она была ангелом.

[размытое мелькание лица. Маленького. Белого. В… зеркале?]

Она служит Брату Кулаку.

[другое лицо. Побольше. Красивое. ] (Я люблю тебя, Ангел. Люблю тебя.)

Брат Кулак изрекает Волю Господа.

(Помни, Ангел, я люблю тебя. Люблю тебя.)

Голос его — голос Бога. Слова его — слова Бога.

(АНГЕЛ МЕРТВА. МЕРТВА. ТЕБЯ ЗОВУТ СЦИЛЛА. СЦИЛЛА. ТЫ АНГЕЛ. АНГЕЛ. ТЫ БУДЕШЬ ЛЮБИТЬ МЕНЯ. ЛЮБИТЬ МЕНЯ. ТЫ БУДЕШЬ ПОВИНОВАТЬСЯ МНЕ. ПОВИНОВАТЬСЯ. КТО ТЫ?)

Ангел! — безмолвно крикнула она, пытаясь заглушить дикую какофонию голосов у себя в голове. Она всегда была ангелом Сциллой! Все остальное — обман!

Жизнь есть бесконечный бой против лжи и обмана, рождаемых силами тьмы, дабы заманить слабых верой и духом прочь от Единого Истинного Пути.

Об этом Брат Кулак предупреждал ее тысячу раз. Грех и зло повсюду, они проникли в плоть и кровь каждого человека. И даже ангел — достаточно человек, чтобы стать их добычей.

Ее одолевали сомнения. Не слаба ли она для задачи, которую дал ей Брат Кулак?

Он велел ей покинуть свое место рядом с Ним. Приказал оставить безопасный Эдем Ананке и отправиться в Мир Профанов, чтобы доставить к Нему этого неверного Марши. Бесовское искушение оспорить Его указ было невыносимым. Оставить Его незащищенным и уязвимым — это было против всех ее инстинктов.

Но он был Брат Кулак, а она — ангел Его. Воля Его должна быть исполнена. Неповиновение — чернейшее из богохульств.

И потому она покорно повиновалась, приказ разрешил конфликт.

Разрешил, но не уничтожил. Она покинула дом и рискнула жизнью и душой, чтобы захватить Марши, но конфликт тлел угольком сомнения глубоко в тайниках ее сердца.

Угольком, который заставлял гадать, какая может быть польза Ему от пьяницы-неверного. А это вело к мысли…

Не мог ли ошибиться Брат Кулак?

Эта мысль отозвалась судорожным взрывом боли и тошноты, скрутившим внутренности, как смертельный яд. Тело ее напряглось, каждая мышца превратилась в дрожащий узел. Чашка в ее руках разлетелась вдребезги, когда руки сжались в кулаки.

Спазм отпустил, и вслед за ним в голове у нее зазвучала литания. Мужской голос, неизбежный голос ее совести. Она в слепом повиновении заставила себя подняться на ноги.

Она проявила слабость веры. Она усомнилась. Не только в себе, но и в Нем — совершенном слуге Господа. Она совершила тягчайший грех.

И потому должна принести покаяние.

Марши видел, как Сцилла окостенела подобно стальному стержню, зеленый глаз закатился под лоб, так что остался виден только белок, и прочная керамическая чашка в ее руке разлетелась яичной скорлупой. Сначала он решил, что это большой эпилептический припадок.

Но она через мгновение стряхнула оцепенение, сделала глубокий вдох и вскочила на ноги. Мимо него скользнул взгляд пустой линзы, заменявшей ей глаз. Второй глаз, необычного глубоко-зеленого цвета, напоминавший ему другую женщину, другое время, другую жизнь, расширился и глядел неподвижно.

Она тяжело, как робот, прошла к середине палубы и упала на колени. Раздался двойной металлический щелчок. Серебристые скобы на ее руках расцепились и повисли свободно. Она сняла их, положив так, чтобы легко дотянуться.

Из сумки, висящей у нее на бедре, она достала матовую металлическую коробочку размером с ладонь и нажала защелку. Оттуда выпрыгнули два витых провода. На конце каждого из них блестела длинная металлическая игла.

Она повернула руки ладонями вниз. Марши заметил, что под снятыми скобами обнажались на каждой руке пятнышки свободной бледной кожи, обрамленной серебром. Испещренное татуировкой лицо стало совершенно пустым; Сцилла глубоко вогнала иглу сначала в одну руку, потом в другую. Только узлы челюстных мышц выдавали ее боль.

Подключенная теперь к коробке, она поставила эту коробку между колен и положила на нее руки. После долгой паузы она наклонилась вперед, перенося тяжесть тела на локти и кисти. Коробочка низко и странно зажужжала.

Руки Сциллы напряглись и окаменели. Спину, все тело скрутило как клубок проволоки, когда по ней, как по проводу, потек ток из одного электрода в другой. Сцилла откинула голову назад, челюсти сомкнулись, не выпуская то, что могло бы стать криком.

Эту пытку она продолжала, пока можно было медленно посчитать до десяти, потом прекратила. Пробормотав долгую монотонную молитву, она снова припала к коробке.

Марши передернулся и отвернулся.

Было очевидно, что она себя наказывает. Откуда-то из темного угла памяти всплыл термин: самобичевание. Обычно это значило, что кающийся бьет себя плетью, пока не начнется кровотечение. При таком экзоте бичевание бессмысленно, пусть она бьет себя хоть цепью длиной в собственный рост.

Зачем она это делает? Он глядел в чашку, будто рассчитывая найти там ответ, потом пожал плечами и допил кофе. Налил себе снова, на этот раз чистого бренди.

Его внимание привлек задушенный стон Сциллы. Она ловила ртом воздух, на татуированном лбу выступила испарина. Все ее тело трепетало, как в параличе, нервы отдавали бессмысленные приказы, мышцы подергивались от перегрузки. Она решительно выставила челюсть — было ясно, что она собирается снова терзать себя.