Принцип карате - читать онлайн книгу. Автор: Данил Корецкий cтр.№ 34

Он был бы рад прекратить бой, но не знал, как это сделать, потому что Котов превратился в механическую статую, и его неодушевленная целеустремленность вызывала страх.

— Ну, все, хватит…

Котов подпрыгнул, обозначил толчок в грудь, одновременно с приземлением выбросил раскрытую ладонь в лицо, ошеломленный крепыш потерял ориентировку и получил основанием кулака за ухо, после чего, как оглушенный бык, повалился на колени.

Котов поклонился, лицо стало живым, он улыбнулся ученикам.

— Главное — работать хладнокровно. Руки и ноги действуют сами по себе, бой контролируется внешним взглядом, со стороны. Дайте ему нашатыря.

В это время в зал вошел Колпаков. Он посмотрел на бледного, с заткнутыми окровавленной ватой ноздрями Никодимуса и беспомощно трясущего головой боксера, недобро взглянул на Котова, обвел взглядом остальных.

— Отправить пострадавших в травмпункт!

— Да ничего, я в норме, — слабо улыбаясь, проговорил Никодимус.

— Вижу. Перелом носа и сотрясение мозга. Если это у вас норма…

Недавних партнеров повели в машину. Колпаков построил группу.

— С этого дня секция распущена. Котов дисквалифицирован как тренер, проводить занятия ему запрещено. Разойдитесь!

Затем подозвал Котова, протянул руку.

— Ключ от зала!

Тот ошеломленно протянул ключ.

— Круто берешь… Подумаешь, один другому нос разбил…

— Видел, все видел!

— Подумаешь, поучил слегка…

— Подумаешь, сломал руку, подумаешь, устроили драку, подумаешь, превратили спорт в кормушку, подумаешь, через косметичек устраиваем себе залы… Все, хватит!

— Раскомандовался! Ну и что дальше?

— А то! Теперь тренировать имеют право только те, у кого есть квалификационное удостоверение. Остальных — вон из залов, вон из соревнований, разряды «диким» тоже присваиваться не будут!

Котов ошарашенно замолчал, заметно растерявшись. В следующую секунду он сам это понял и озлился — на себя за то, что потерял лицо, и на Колпакова.

— И мы наведем порядок, отучим драться, отобьем охоту делать нунчаки и тому подобные штучки, выбросим из секций контактное карате, заставим соблюдать правила!

— Черта с два! Поздно! Джинн выпущен из бутылки, к этому, кстати, приложил руку и ты со своими друзьями, а загнать его обратно не в вашей власти! — Котов вызывающе оскалился. — Нужны мне, Слямину и остальным твои разряды! Или места для тренировок не найдем? Раньше находили, сам небось помнишь! А тренировать не запретишь…

Он со сладостной злостью покачал ладонью.

— …Никак не запретишь, хоть лопни. Руки же ты мне не свяжешь? И не оштрафуешь — нет такого закона! Хочу — в футбол с ребятами гоняю, хочу — карате занимаюсь. Вот так-то!

— Слушай, Петька, а кем у тебя мать работает? Отец, я помню, востоковед, сейчас, наверное, уже профессор, а мать?

Котов недоуменно запнулся.

— Ты что, того? При чем одно и другое?

— Сейчас узнаешь. Так кем?

— В управлении бытового обслуживания, замначальника. И что с того?

— Сходится, — усмехнулся Колпаков. — Пусть передает привет Зверевой — есть у нее такая подчиненная. Она вполне может выхлопотать для тебя зал, да что зал — целую школу… где-нибудь на Окинаве. Или монастырь на Тибете. Представляешь: монастырь имени Петра Котова! Звучит? Только помни. — Усмешка стала еще язвительней. — Пусть не хлопочет через Габаева, иначе дело обречено на провал! Габаев нынче на Окинаве не котируется.

Колпаков отсутствовал чуть больше месяца, но, когда пришел в институт, показалось, что не был здесь давным-давно. Потому что не вспомнил — центр тяжести интересов переместился в другую сферу.

За это время прошла зональная научно-практическая конференция, на которой он должен был выступить с докладом — упущена возможность апробировать результаты части разработок. Жаль. Но нельзя одновременно находиться в двух местах.

— Как съездил? — поинтересовался Гончаров. — Все испытания выдержал, экзамены сдал? Так я и думал. — Похоже, шеф был не в духе. — Только нельзя одновременно заниматься разными делами. Одинаково успешно, имеется в виду. У тебя же достижения отмечаются только на спортивном поприще.

Гончаров действительно недоволен. Незапланированная отлучка Колпакова поставила кафедру в сложное положение, заведующий должен был выполнять ассистентскую работу — проводить практикумы: других специалистов по узкой специальности не имелось.

— Представленная статья требует доработки — мал эмпирический материал, выводы поверхностны. Редакция «Вестника» тоже вернула твою статью — аналогичные недостатки! Даже в студенческие годы ты не допускал подобных ошибок! — Гончаров отвернулся к окну и забарабанил пальцами по столу. — Я уже говорил с тобой на эту тему. Ты изменился, стал другим. Отчужденным, что ли… Раньше мы часто общались, к Дронову ты заходил пять раз на день. Сейчас впечатление такое, что тебе никто не нужен.

«А ведь верно, — подумал Колпаков. — Нити, связывавшие с окружающими, ослабели, перезамкнулись на самого себя. Плохо? Повышение жизнеспособности объекта обеспечивает его автономность — что же здесь плохого?»

— Ты даже сейчас уходишь куда-то, отключаешься, сразу заметно — глаза становятся стеклянными. И вообще отгородился от мира стеной самосозерцания…

«Все-таки шеф дьявольски наблюдателен».

— …Как твои монахи.

— Да при чем здесь…

— Кстати, кто их кормил? Если восемнадцать часов в сутки созерцать пуп, когда работать? Или на это есть монастырские крестьяне?

Раньше, когда Колпаков, пытаясь заинтересовать товарища, излагал постулаты Системы, между ними вспыхивали ожесточенные споры, и в дальнейшем Гончаров не упускал возможности при каждом удобном случае обрушиться на использованные им аргументы.

— Разделение людей на две категории: высших и низших! Одни думают, развивают свой мозг и исследуют других — тех, кто убирает навоз, рубит дрова, готовит пищу.

Очевидно, Дронов пересказал его ответ на кандидатском экзамене.

— Ты, безусловно, относишь себя к посвященным, так, может, заведешь служку: чтобы писал за тебя статьи? Только пусть делает это качественно!

Колпаков едва не вспылил, и неизвестно, чем бы кончился разговор, если бы в кабинет не зашел Писаревский.

— Вы заняты, Вениамин Борисович? У меня небольшое поручение от месткома, ну да ладно, зайду попозже.

Он подождал Колпакова под дверью, любезно поздоровался, оттеснил мягким животом за угол.

— Кто старое помянет… Погорячились, понервничали… Забыто и похоронено! Что это за обращение? — Картинный жест в сторону кабинета завкафедрой. — Я все слышал и негодовал. Есть же предел неблагодарности, черной неблагодарности, о которой я предостерегал вас — неискушенного молодого человека! И этот предел перейден. — Писаревский тяжело, возбужденно дышал, глаза светились горячечным блеском. — Вы удивлены таким отношением вчерашних друзей? Чистота и наивность. — Он снисходительно улыбнулся. — Да ничего удивительного! Вас хотят убрать как ненужного свидетеля. Мавр сделал свое дело, мавра можно удалить! Не выйдет!