Ментовская работа - читать онлайн книгу. Автор: Данил Корецкий cтр.№ 37

Операция прошла точно по графику и без сбоев, если не считать того, что у Рослова в последний момент отказали ноги, и Попов с Сергеевым втащили его в засыпанную опилками комнату на весу. Поэтому отстраниться не удалось, и Попов слегка забрызгался. Первый номер сноровисто отмыл пятнышки и посоветовал завести специальную рубашку.

В диспетчерской выпили. На этот раз водка пошла хорошо, и Попов не отказался от второй порции. Ромов оказался прав — напряжение снималось лучше, чем транквилизатором. В два часа Валера был уже дома. Спиртное действовало не только расслабляюще, и он разбудил жену.

— Ты что, пил? — прошептала горячая от сна Валентина.

— Самую малость, родная, — с придыханием ответил он.

В сентябре Попов проверил трех уволенных и двух действующих сотрудников, неделю провел в районах, выполняя обязательную миссию областного аппарата по оказанию помощи в раскрытии зависших преступлений к концу отчетного квартала.

Кроме того, исполнили Башкаянца — главаря банды, совершавшей разбойные нападения и оставившей за собой три трупа. Тот плакал и пытался ползать в ногах и целовать руки. Процедура произвела на Валеру тягостное впечатление, и он уже спешил в диспетчерскую, чтобы снять стресс, впервые оценив мудрость простого и действенного способа, к которому относился вначале с некоторой брезгливостью.

В октябре исполняли двоих — Савина и Хвостова. Первый убил инкассатора и при приведении находился в безразличном оцепенении. Особо опасный рецидивист Хвостов, имевший за плечами семнадцать лет отбытого срока и осужденный за терроризирование осужденных и захват заложников, вел себя спокойно. Выслушав прокурора, он сплюнул и выматерился: «Стреляйте, менты поганые, мне все равно».

Потом, в диспетчерской, Попов сказал:

— Крепкий кремушек! Интересно, кто его брал?

— Войсковики, — пояснил по-прежнему непьющий Сергеев. — У них своя группа захвата. Ребята — будь здоров, черту рога обломают!

— А знаете что, государи мои, — умильным, «сдруживающим» тоном заговорил Иван Алексеевич Ромов, — ведь скоро праздники!

— Будем скидываться? — ухмыльнулся Буренко.

Прокурор страдальчески скривился.

— Надо нам здесь субботник устроить, — предложил первый номер. — Приберемся, почистимся, выкинем со двора все железяки. А потом и посидим, как положено…

— Давайте и газончик разобьем, клумбу, цветочки посадим, елочки, — очень серьезно поддержал Ромова врач. — Дорожки песком посыплем, шезлонги поставим. В выходные с семьей — на отдых…

— Послушай, Николай, ну почему ты такой желчный? Ведь есть вещи, которые смаковать нельзя! Ну вот ты к себе в морг экскурсии разве устраиваешь? Или в газетах про то пишешь, как покойников потрошишь?

Иван Алексеевич обиженно пожевал губами.

— Зачем же ты все время намекаешь, что мы что-то нехорошее делаем? Мы ведь закон исполняем! Закон! Правда, Степан Васильевич?

Прокурор скривился еще больше и отвернулся.

— Если не мы, то кто же? — возбужденно привстал Ромов. Он завелся, на щеках наметились красные пятна. — И ты вместе с нами это делаешь и деньги за то же самое получаешь! Так зачем, спрашивается, все время в душу плевать? Мол, ты это дело осуждаешь и вроде как в стороне остаешься! Не-е-е-т, милый, ты с нами в одной упряжке!

Красные пятна запылали вовсю.

— А действительно, Николай Васильевич, что вы имеете в виду? — Викентьев исподлобья уставился на врача. — Я думаю, что наш ветеран совершенно прав и ваши постоянные шуточки просто неуместны. Определите свою позицию раз и навсегда. Иначе мне придется искать вам замену.

Руководитель спецопергруппы говорил негромко и внушительно. Хотя и он сам и все присутствующие знали, что заменить Буренко — дело вовсе не простое, тем более что любые подвижки нарушают стабильность группы.

— Моя позиция проста. — Врач мрачно смотрел в стол прямо перед собой.

— Любая законная процедура, подчеркиваю — законная процедура, должна быть выполнена достойным способом. Какой-то ритуал: священник, последнее желание, известная всем атрибутика, торжественность…

Буренко поднял голову и обвел всех взглядом, в котором отчетливо читался вызов.

— Да-да, торжественность, — упрямо повторил он. — Ведь прерывание жизни — акт еще более значимый, чем рождение!

— Вот даже как? — Викентьев не сводил с судмедэксперта пристального взгляда.

— Именно! Рождение — естественная процедура, запрограммированная природой. И сам появляющийся на свет мало что понимает, практически ничего. И ничего от него не зависит.

Теперь Буренко смотрел прямо в глаза второму номеру. Попов подумал, что Наполеон был для доктора отвлекающей фигурой, а главным оппонентом он считает руководителя группы.

— А здесь, — Буренко ткнул пальцем вниз, в направлении подвала, — происходит противоестественная процедура, весь ужас которой воспринимается… — он замялся, подыскивая слово, — приговоренным. Так разве не заслуживает он торжественного ритуала? А вместо этого — ночь, подвал, наручники, отобранный у бандитов пистолет…

— Да какая ему разница? — буркнул Наполеон.

— И вся процедура тайная, с душком предосудительности… Вот это мне и не нравится, хотя я участвую в работе вместе с вами. Ветеран прав — без этого не обойтись. Но все должно быть по-другому!

— Комендантский взвод, залп на заре? — спросил Викентьев.

— Человечество накопило большой опыт, к сожалению, и в этом страшном деле. Вполне можно перенять что-то более подходящее.

Буренко закончил непривычно длинную речь и откинулся на спинку расшатанного стула.

— Так вот, залп с некоторого расстояния чаще всего калечит смертника, — по-прежнему тихо продолжал Викентьев. — И его все равно приходится добивать выстрелом в голову в упор, ничего красивого в этом нет. А что касается мирового опыта… Гильотина? Гаррота? Меч или топор? Это отбросим сразу. Электростул, на котором жарят заживо иногда десять-пятнадцать минут? Газовая камера, где корчится удушаемый? Виселица, с которой традиционно связано обесчещивание, позор и отсутствие покоя там? — Викентьев поднял глаза вверх. — Или ядовитый укол в вену, против которого протестуют ваши коллеги потому, что он компрометирует медицинское ремесло?

Викентьев выдержал паузу, но Буренко отвечать не собирался.

— Только красиво и гуманно отправить человека на тот свет нельзя. И требовать от этого процесса эстетической формы — чистейшее чистоплюйство! Ассенизатор всегда пахнет дерьмом, а не французским одеколоном; но, если он не станет работать, дерьмом будем вонять мы все.

— К тому идет, — сердито буркнул Ромов.

— Я вам расскажу одну историю, доктор, — подался вперед Сергеев, и выражение его лица было не самым добродушным. — Наш товарищ. Женя Гальский, сейчас умирает от рака. Он не совершил ничего плохого, наоборот — честно пахал всю жизнь и был отличным парнем. Ваши коллеги выписали его из больницы на пятый день и поставили крест — для них его уже нет на свете. Парень корчится дома, жена бегает по кабинетам, подписывает десятки бумажек и ставит десятки печатей, чтобы купить промедол. Больше двух ампул в день не дают, у нас же в здравоохранении это строго… И упаси Бог пустую ампулу разбить или выбросить, только на возврат, учет прежде всего…