Ментовская работа - читать онлайн книгу. Автор: Данил Корецкий cтр.№ 23

Собственно, Феде Сивцеву было наплевать на то, как прошла передача объекта и о чем подполковник Викентьев говорил с начальником тюрьмы. Лично его это не затрагивало, а значит, никакого интереса не представляло. Сейчас пятого номера больше заботила та часть работы, которую вскоре придется выполнять ему самому. Даже при полном отсутствии впечатлительности — все равно неприятно. Особенно если первый напортачит… И с уборкой замучаешься, и перепачкаешься, чего доброго, как на мясокомбинате… Доплата этого не окупает. Интерес, какой-никакой, конечно, имеется: маскировка, ночные операции, да и причастность к делам, о которых мало кто что знает. Но что за прок с того интереса? Федя Сивцев — мужик с практическим складом ума, одной голой романтикой его не возьмешь. Но причастность-то эта самая и пользу приносит. Сколько сержантов в райотделах и строевых подразделениях? Почти все по углам мыкаются, комнаты снимают… А ему Викентьев уже давно малосемейку выбил! Или, скажем, сколько человек из младшего начсостава путевки на летний отдых получают? А сержант Сивцев и в Сочи отдыхал, и в Туапсе, и в Кисловодске, и в этой, как ее, Паланге… Да и работу в управлении с райотделом или полком ППС не сравнить. А там глядишь — и комендантом могут назначить… Так что ничего, нормально. Особенно если первый номер аккуратно сработает…

Сивцев вывел фургон на гладкое шоссе и с облегченным вздохом вдавил педаль газа, разгоняясь до положенных девяноста.

Подполковник Викентьев тоже расслабился, хотя внешне это никак не проявилось. Он служил в МВД достаточно долго, чтобы знать реалии, стоящие за расхожей обывательской фразой «все в мире продается, все в мире покупается». Передать «ксиву» на волю стоило двадцать пять рублей, свести на полчаса, будто случайно, подельников в одной камере или прогулочном дворике — пятьдесят, оставить в СИЗО на хозобслуге — триста, перевести на поселение — пятьсот. Это по рядовым, ординарным делам, обыденной хулиганке, краже, угону и прочей повседневной серости, не выделяющейся из потока уголовных дел и не привлекающей пристального внимания начальства, газетчиков, прокуроров, советско-партийных органов.

Нашумевшие дела имели другую таксу: тут уже выпорхнувшая за охраняемый периметр записка или короткий разговор с соучастником могли стоить сотни, а то и тысячи — в зависимости от степени «громкости» преступления, грозящего наказания и, конечно, материальных возможностей обвиняемых.

«Расстрельная» статья резко взвинчивала все ставки. Глухим шепотом поговаривали о набитых купюрами «дипломатах», переданных за то, чтобы смертный приговор не был вынесен, либо вынесенный был изменен кассационной судебной инстанцией, либо неизмененный так и остался неисполненным вследствие помилования. Слухи — они слухи и есть: примеры пойманных при выносе писем контролеров имелись в изобилии, но ни один начиненный деньгами кейс ни разу не материализовался в качестве вещественного доказательства по уголовному делу о коррупции в высших эшелонах судебной власти.

Хотя бывало, что ожидаемый всеми приговор к исключительной мере без видимых оснований действительно смягчался, или неожиданно отменялся вышестоящим судом, или вдруг заменялся лишением свободы в порядке помилования. Это могло быть вызвано гуманизмом и осознанием ни с чем не сравнимой ценности человеческой жизни, или обычной бюрократическо-чиновничьей перестраховкой, или иной оценкой материалов дела, но испорченные знанием оборотных сторон жизни люди неминуемо вспоминали о тех самых эфемерных «дипломатах».

Подполковник Викентьев хорошо знал изнанку жизни, но вместе с тем считал, что не каждого можно купить. И даже когда в принципе такая возможность имеется, ее далеко не всегда удается реализовать. Значит, не исключена вероятность того, что друзья смертника, не добившись нужного результата, попытаются изменить ход событий на стадии исполнения приговора. Подкупить всех членов спецопергруппы «Финал», включая прокурора и врача, — задача совершенно нереальная. Но то, что нельзя купить, почти всегда можно отнять. Содержимое «дипломата» позволит нанять головорезов для нападения на спецмашину. И хотя группа строго законспирирована, день и время перевозки известны чрезвычайно узкому кругу лиц, «хлебный фургон» надежно бронирован и имеет автоматическую подкачку скатов, Викентьев в любой момент ожидал удара. Пока они катились по окраинным улочкам Степнянска, будто специально предназначенным для засады, у подполковника вспотела спина и затекли напряженные мышцы шеи. И лишь когда фургон выехал на межгородскую трассу и набрал положенную скорость, руководитель спецопергруппы перевел дух и откинулся на спинку сиденья.

Разговор с Кленовым разбередил душу и всколыхнул старую обиду. Он возглавлял «семерку», считался лучшим начальником в южном регионе и полагал, что звание это заслуженное. Действительно: план давал всегда, хотя рабочих мест в производственных цехах было гораздо меньше лимитной численности осужденных, а лимит в те времена постоянно превышался. Викентьев сумел организовать работу в три смены. Каждый, кто представляет специфику ИТУ, знает, что это значит. Особый режим работы вольнонаемного состава и конвойных подразделений, дополнительные противобеговые мероприятия, получение специальных разрешений в министерстве, утряски и согласования, наконец, сопротивление самой «рабсилы», у которой срок идет и так и так: спишь ночью, как положено правилами внутреннего распорядка, или пашешь на хозяина… Все пробил, утряс, согласовал, да и охраняемый контингент не пикнул — пошел в ночную! Из многих колоний приезжали за опытом в ИТК-7, только руками разводили.

А чего, спрашивается, удивляться? У него порядок был. Он, а не паханы, держал зону. Как и положено хозяину. Со всеми вновь поступающими лично беседовал, а если в этапе оказывался «авторитет» — времени не жалел, несколько раз наедине встречался, объяснял: амба, поблатовал на воле, повыступал в других зонах, а сейчас пришел к Викентьеву, слышал небось? А раз слышал, делай выводы. Дави понт себе в бараке, держи свой «закон», пусть тебе «шестерки» носки стирают — твое дело. Но преступлений чтоб в отряде не было! И еще: с активом не ссориться, «наседок» не выявлять, администрацию слушать. Хочешь нам помогать — пожалуйста, при случае и мы тебе поможем. Но мешать — остерегись. Командует в зоне, милует и карает один человек — начальник. Забудешь — пеняй на себя!

В преступном мире все про всех знают, каждому цена определена. И про зону Железного Кулака известно: там не разгуляешься, слово скажешь в отряде, а хозяин слышит, отпетушил фраера ночью — утром в штрафной изолятор, на пониженную норму питания, да под дубинки прапорщиков, а то и на раскрутку пойдешь, новый срок наматывать. И на камерное содержание переводили пачками, и в тюрьму, и на особняк. Потому когда беседовал Викентьев с очередным вором в законе, уставясь немигающим холодным взглядом да выложив перед собой огромные кулаки, то чаще его понимали.

Так что порядок в зоне был, хотя многочисленные нарушения, которые обычно начальники старательно замалчивают, изрядно портили отчетность. Но главный бог любой зоны — производственный план — надежно защищал Викентьева от оргвыводов. К тому же тяжких преступлений и громких ЧП в его колонии не происходило, именно потому, что мелочевка не загонялась в глубь колонийской жизни, а следовательно, не нагнеталось в тускло освещенных ночных бараках то страшное напряжение, которое прорывается каким-нибудь тройным убийством или массовым побегом.