Внедрение - читать онлайн книгу. Автор: Иэн Уотсон cтр.№ 2

Так что за радость находиться здесь, в человеческом заповеднике, где пребывают эти «странные дикари», законсервированные в своем экзотическом дикарстве? Но, как ни паршиво будет признать, для индейцев в здешних местах нет никакой политической альтернативы!

А как на руку все это бразильской хунте! Ведь ей достанется слава строителя величайшего озера на Земле, единственного из созданий рук человеческих, видимого с Луны!

Это чисто политический проект, хотя жертвы его понятия не имеют о том, что такое политика, и не могут научиться бояться политики без прививки этим вирусом, который погубит их на корню. Вот в чем парадокс, не дающий мне покоя, моя головная боль — мое собственное бессилие. Я могу только вести хронику вымирания этого уникального народа. И, к собственному утешению, крутить кассету с сумасбродной поэмой Русселя!..»

Соул поежился. Жаркое африканское солнце обычно согревало их беседы о Русселе. Это казалось тогда таким невинным и азартным: восходила звезда его собственного исследования. Он запомнил вид из бара. Красные гофрированные крыши. Сияющий белый пластик стен. Огненные деревья. Мечеть. «Пежо» и «фольксвагены», припаркованные на пыльной улице. Продавцы резных статуэток в шортах и рваных майках, сидящие на корточках. Женщины, идущие мимо в хлопающих сандалиях, закутанные в черное, с покупками на головах.

На столе — бутылки пива, скользкие от конденсата, а они с Пьером беседуют о поэме, которую практически невозможно воспроизвести в человеческом сознании и для прочтения которой нужна специальная машина…

Многое решалось тогда сгоряча и наивно. Но теперь то, что казалось мечтой и идиллией, материализовалось, теперь это были живые существа: Видья, Вашильки, Рама, Гюльшен и другие, они содержались в спецблоке клиники. Разбуженные Пьером воспоминания о том счастливом времени нахлынули с новой силой.

Айлин словно читала его мысли — она оторвалась от мальчика и довольно резко сказала:

— Крис, хочу у тебя кое-что спросить. Ты можешь дочитать после?

— А в чем дело?

— В принципе, ничего особенного. Я говорила с одной из здешних дам в поселке — муж у нее работает садовником в госпитале. Так вот, она рассказывала нечто странное…

— Что именно?

— Что ты учишь детей какому-то поганому языку. Вот это новости.

— Поганому языку? Что значит «поганому языку»? Что она имеет в виду? Она что, не знает, что в госпитале лежат дети с расстройствами мозга? Конечно, они говорят на плохом языке.

В голове тем временем крутились фразы из письма, не давая покоя.

Например, о «человеческом заповеднике» и «политическом проекте».

Слова сохраняли неопределенность и на бумаге: они туманно расплывались, как будто мозг отказывался узнавать их. Но не исчезали. Они безотчетно раздражали, неотступно приковывали внимание. Было такое ощущение, что на письмо попали капли дождя и смазали строчки.

Айлин спокойно наблюдала за мужем.

— Я знаю, чем занимается Отделение. Я рассказала ей все, что ты сейчас говоришь мне. Но ты же знаешь, что деревенские кумушки любят из всего делать тайну. По ее словам, госпиталь служит для прикрытия еще каких-то сомнительных дел. Для которых вы учите детей поганому языку.

— И что же она считает поганым языком?

— Я рассказывала ей о мозговых расстройствах и дефектах речи, — она пожала плечами, — но это совсем не то, что она имела в виду.

Соул нервно отхлебнул кофе и обжег рот. Он рассмеялся:

— Представляю, что эта болтливая дура думает о нашей работе. Что мы учим детей ругаться матом?

— Нет, Крис, я не помню, чтобы она говорила про мат.

Викторианский столик кованого железа, из тех, что можно увидеть только в старинных пивных, был заставлен баночками со специями и завален книгами по кулинарии. На аукционе он обошелся им в двадцать фунтов, затем они вместе выкрасили его в белый цвет. Айлин была на пятом месяце беременности, и они мечтали, как ребенок на высоком стульчике будет сидеть за этим столом, а Соул — по другую сторону, с кружкой пива, управляя первыми «агу».

— Жена садовника! Это же надо! Нонсенс. Абсурд!

Однако Айлин настаивала, сердито теребя Питера, как будто ребенок был причиной этих мифических беспорядков, творимых в госпитале.

— Ты часто разговаривал с Пьером о «поганом» или варварском языке. Тогда речи не было о ругательствах. Ты имел в виду именно неправильные языки — и только.

— Послушай, Айлин, ребенок говорит на плохом языке, когда у него с головой не в порядке. Это вопрос времени.

— Еще она сказала…

— Ну-ну?

— Что в госпитале есть черный ход. Настоящая работа идет с черного хода, в особых помещениях, куда посторонних не пускают. Там не лечат, а калечат детей. Это и есть место, где учат «поганому языку». Или, может быть, — языкам? Так будет точнее, Крис? Что происходит в этом Блоке? Что-то постыдное — или, наоборот, я когда-нибудь еще буду гордиться тобой?

— Да, черт побери, там происходит то же самое, что и в любой клинике! Везде закрытый режим.

— Но это же не клиника для душевнобольных.

Соул поежился, заметив, что призрак «человеческого заповедника» вновь пытается приковать его взгляд.

— Любой госпиталь, голубушка, имеющий дело с мозговыми расстройствами, — это разновидность психиатрической клиники и в то же время обычный госпиталь. Нельзя отделить одно от другого. Язык тесно связан с психикой. Да и вообще, черт возьми, меня нанимали лингвистом, а не доктором.

— Это так.

Айлин озадаченно смотрела, как он складывает письмо, засовывает в конвертик авиапочты и прячет в карман. Но не стала спорить.

По пути в Блок Соул то и дело смотрел в небо, где светился спокойный ясный голубой день, вдыхал чистый холодный воздух, выдыхая перед собой пар.

А что бы ты сказал, окажись на Аляске, где плевок сразу превращается в лед?

А как насчет Бразилии?

Как насчет того, чтобы оказаться в шкуре Пьера? Самоуверенного, измученного идеализмом француза.

Непросто залезть в чужую шкуру. Но разве не это было его главной задачей в госпитале — научиться вылезать из собственной шкуры? Видья — и вы, все остальные: неужели вы в самом деле еще многое и многое расскажете нам о том, что же это такое — человечность? После небольшого бесчеловечного акта, который мы совершим с вами?

Неизбежно кто-нибудь, где-нибудь попытается рано или поздно провести такой же эксперимент. В литературе сведения о нем мелькают уже на протяжении многих лет. Навязчивое желание провести подобный эксперимент со временем становится чем-то вроде научной мастурбации. Выращивать детей в полной изоляции и учить их общению на специально разработанных языках.

Он прошел дорожкой, усыпанной гравием, между величественных остовов тополей и кустов, подобных проволочным моделям мозга. Они вполне могли быть изготовлены в госпитале, а потом остаться не у дел как слишком примитивные, устаревшие.