Детский сад - читать онлайн книгу. Автор: Джефф Райман cтр.№ 118

Снова смех, теперь уже облегченный и благодарный. Нет, игры на грани фола не предвидится, никаких провокаций вроде быть не должно.

— Хотя, в общем, почему бы и Крабов не полюбить. Главное, чтобы они при этом хорошо пели.

Пауза. «Пели»? Что значит «пели»? Уж не намек ли это?

— Те из нас, кто работает в Зверинце, часто неожиданно для себя влюбляются кто в поющих Бестий, кто в других, не менее крупных животных.

Теперь уже это был не смех, а хохот. Но листва на деревьях словно шептала: «Хватит».

— Так можно сделаться чересчур заумным, высокопарным. Нужно все-таки быть естественней; если хотите, относиться к себе проще. Жизнь сама по себе не заумна. Если у нее вообще есть ум, то, можно сказать, за последнее время она из него немного выжила. «Атака Крабов-монстров» была просто развлечением, забавой. Поводом нагромоздить максимальное количество ставших нам доступными голограмм.

«Нам — то есть тебе и Троун», — качнувшись, словно вздохнули деревья.

— Иногда забава оказывается ценою в жизнь. Женщины, с которой я работала над «Крабами-монстрами», с нами больше нет. Женщина, положившая на музыку всю «Божественную комедию», тоже ушла из нашей жизни. Одно время я считала, что это я их обеих уничтожила. Теперь же я думаю, что обвинять себя — это лишь очередной способ подчеркивать свою явно преувеличенную значимость.

Пожалуй, самое социалистическое, самое лучшее из того, что мне удалось сделать, — это добиться от людей помощи нашим больным, вместо того чтобы шарахаться от них, сживать их со свету, а затем сжигать их тела. Мне очень помогли и Мильтон Джон и Мойра Алмази. Однако к званию Артиста это не имеет никакого отношения.

Милена остановилась, очевидно задумавшись над тем, что сказать дальше. И спокойно сказала:

— Так артистка ли я вообще? Я не знаю, что означает это слово. Я делаю, что могу; делаю так, как могу, когда у меня есть какая-то идея. Кстати, неизвестно мне и то, откуда берутся идеи; известно лишь, что у меня самой их нет. Я подразумеваю при этом то «я», которое — насколько я знаю — ими толком не располагает. Оно все пытается их придумывать, но они не приходят. Похоже, что идеи являются сами по себе, в свое, удобное им самим время, без моего участия. Поэтому приписывать их себе я на самом деле не вправе. А также нести за них ответственность. Жизнь мне их просто дает или ссужает. Вот вы, мои друзья, сидящие в переднем ряду. Вы давали и продолжаете давать их мне. Вы и этот город. И история, создавшая его и меня в том числе. Так кто же в таком случае артист? Есть ли он вообще?

Она вдруг широко улыбнулась.

— Может, нам бы лучше стоило обменяться этой наградой, здесь и сейчас. Просто потому, что мы здесь собрались. Единственная возможность стать Народным артистом — это быть собой, насколько это возможно. Только тогда он может взволновать других.

И, обращаясь уже к самой себе, к деревьям и ветру, Милена мысленно произнесла: «Я люблю тебя, Ролфа. Я хочу жить с тобой, спать с тобой. А не могу. Не могу и сказать этого вслух. Сказать им это — значит раскрыть всю правду. А как можно рассказать всю правду целиком? На это не хватит ни слов, ни времени».

Зал еще не остыл — смешки стихли не до конца.

— Может, это и не вся правда целиком, — повторила она вслух. — Ведь если б я попыталась рассказать всю правду, мне бы и слов не хватило. — Она беспомощно пожала плечами. — Спасибо.

Ей аплодировали искренне и радостно. Сцилла, Принцесса, Питерпол, Мойра Алмази — вот они, все встали. Мойра хлопала и улыбалась, слегка выпятив челюсть. Сцилла лучилась улыбкой так, что ей едва хватало лица. Питерпол аплодировал с серьезным видом, твердо глядя ей прямо в глаза. Толл Баррет, хлопая, легонько кивал, как бы в знак согласия. Даже Чарльз Шир и тот хлопал.

И тут у Милены в голове словно шевельнулся малюсенький крабик.

«А у тебя здорово получается задвигать речи, Милена. Этим можно пользоваться».

И еще один голос — низкий и негромкий:

«Ты сейчас смотрелась лучше, чем есть на самом деле. Кто бы мог знать».

Спокойная и непринужденная внешне, она стояла в легкой растерянности, скромно потупив взгляд. Может, это и преувеличение, что спесь и гордыня губительны для таланта, но кто знает. Так что лучше постоять со смиренным видом. Такая вот тактическая уловка. Милена эксплуатировала себя столь безудержно, что иной раз приходилось ограждаться от себя самой.

Интересно, от скольких собственных сущностей, от скольких голосов?

«Будь проще, Милена. Вот оно, солнце, вот аплодисменты, и свет, и тишина».

МИЛЕНА ВСПОМИНАЛА, как она шла к больнице Святого Фомы. Ее сопровождал санитар. Рослый, лет семнадцати, спокойный и улыбчивый. Она вспомнила его гладкие пурпурные щеки, ясные глаза — само воплощение здоровья. Он шел непринужденной, размашистой походкой, в ладу с собой и с миром.

— Здесь, наверное, обойдем вокруг, — сказал он, когда они пересекали дорогу. Милена невольно любовалась его ровными жемчужно-белыми зубами и золотистыми локонами.

— Как вы догадались послать за мной? — спросила она. — Она вам сказала?

— Терминалы сообщили, что она имеет отношение к празднованию Столетия и что вас надо искать на Болоте.

Санитар открыл дверь, и они вошли в Барьерный риф.

Больница полна была туннелей и отсеков, напоминающих естественные пещеры. Стены Рифа мягко фосфоресцировали — чтобы здесь всегда было светло и умирающие не просыпались в темноте со страхом, что их уже больше нет на свете. Раковый Корпус — так называли это место. Здесь держали пациентов, умирающих от того, что у них не было рака.

В каждом из отсеков лежало по три-четыре человека, как молодых, так и тех, кому уже лет по тридцать–тридцать пять: быстро угасающие люди, в одночасье сбитые болезнью. Ни с того ни с сего эти люди вдруг начинали терять вес, а по мере отказа иммунной системы подхватывали целый букет всевозможных заболеваний. Один за другим у них атрофировались и отказывали органы: сердце, легкие, печень, почки.

— Это что, эпидемия? — спросила Милена, стараясь говорить тихо.

— Этому явлению пока еще и названия нет, — отвечал ей эталон здоровья, придерживая дверь, чтобы она вошла. Милена почувствовала слабый, но внятный в своей удушливости запах болезни, а также лекарств, сырых бинтов и дезинфектанта.

Медики пока еще не могли совладать с кодом Леденца, блокирующего гены, отвечающие за рост и созревание клеток. Они по-прежнему пытались изыскать способ синтезировать создававшиеся раковыми клетками белки, способствующие продлению жизни. «Мы не задумываемся, — размышляла Милена, — а точнее, просто гоним от себя мысль, что не доживаем и до половины срока, причитающегося нам от природы.

Исключение составляют разве что Кадавры, и Люси в том числе. Эти и рады бы помереть, да все никак не могут».