Дикий порт - читать онлайн книгу. Автор: Олег Серегин cтр.№ 88

Не нападение.

Только поддержание мира.

Насколько Птиц понял, девица Вольф страстно мечтала пойти по стопам матушки и записаться в Джеймсон, но местра Вольф-старшая встала стеной. Марлен рассказывала это Северу, думая, что Димочка спит с открытыми глазами, но он не упускал ни слова из застольных бесед.

— Она не хотела, чтобы я общалась с нуктами, — жаловалась девица, — она говорила, что я стану на них похожа!

«Вот отчего у Севера не клеилось с нашими девками, — лениво думал Димочка. — Он туповатых любит». С его птичьей ветки ясней ясного виделось, что покойница не от драконов спасала дочку, тем более, что болтать с ними та всё равно научилась отлично.

В Джеймсоне готовят профессиональных солдат. Таких, у кого тверда не только рука, но и мысли.

Спокойных.

Отбор есть отбор, и наверняка среди экстрим-операторш много слабых амортизаторов…

Таисия улыбалась.

Синий Птиц помнил, что в рукопашной её любимый удар — пальцами в глаза. Скорость у хорошего энергетика такова, что мало кто из нормальных, пусть даже натренированных людей сумеет поставить блок. «Не настолько банально, как в пах, — рассуждала Чигракова. — И женственно!»

У выпускниц Первого корпуса оригинальные понятия о женственности.

А вторая тройняшка, Настя, сейчас летит сюда. Шеверинский сказал, что они встречали её на Диком Порту, в клубе «Серебряный блюз». Димочка не вспомнил. Он вообще не помнил Дикого Порта. Север, услышав об этом, долго смотрел странным взглядом, но ничего не сказал. Анастис отработала роль визитной карточки местера Люнеманна, знаменитого пиратского короля, и теперь сопровождает Больших «Б».

А третья тройняшка, Ксеня, во временной спайке с Ручьём и Клёстом на Древней Земле ворочает такие дела, что только держись. Об Аксенис меньше всего слышно, и появляется она редко. Последний раз Птиц её видел, когда… да, именно.

…В Райском Саду.

— Мало быть сверхполноценником, — сказал он тогда. — Надо ещё что-то из себя представлять.

Алентипална вздохнула.

Уютно пощёлкивали спицы. Задумчиво, колыбельно журчал малыш-водопад, струйка воды с детское запястье. Падал в каменную чашу, украшенную резьбой. Бабушка сидела на каменной скамье возле чаши, на старом детском одеяльце, сложенном вчетверо. Вязала. Дима смотрел и не мог понять, то ли она просто вяжет, то ли поёт так.

Это Алентипална начала звать их райскими птичками. А о себе говорила: «Я птица-страус. Как пну — мало не покажется». Видя её, трудно поверить, что на самом деле это ещё мягко сказано. Кто-кто, а Синий Птиц знал, какое счастье можно спеть человеку спроста, мимоходом, по случайному раздражению.

Чуть одаль, на мощёной белым камнем дорожке, стояла Ратна-Жемчуг — миниатюрная, прямая, строгая, в неизменном чёрном платье до пола, похожая на шахматную фигуру. Блестящие тёмные волосы обрамляли узкое лицо, как вороньи крылья. Талия Ратны даже для её невысокого роста казалась несоразмерно тонкой, точно директриса была вовсе не человек, а лаэкно какая-нибудь.

Директриса считала, что между нею и куратором Райского Сада имело место некое соперничество, которое она, Данг-Сети, проиграла. Свой проигрыш Жемчуг при каждом удобном случае подчёркивала, отчего Бабушка, не разделявшая её представлений, очень нервничала. Алентипална полагала, что своим положением обязана не себе, а тем мужчинам, за чьими спинами ей так спокойно. Она старалась быть с Данг как можно вежливей, и только злила её этим.

— Кем ты хочешь быть? — спросила Бабушка.

— Не знаю. — Птиц смотрел, как течёт вода: падает сверху, серебряными пузырьками тревожит тёмное зеркало чаши, успокаивается, уходит дальше по жёлобу.

В эту самую чашу крайне удобно макать чью-нибудь дурную голову. Но когда рядом Алентипална, всё чародейство Райского Сада выбирается из щелей, где пряталось от малолетнего хулиганья. Давным-давно сели за проекты великие архитекторы, ландшафтные дизайнеры и художники, а молодая Бабушка украдкой спела им творческую удачу. Сложной и необыденной была цель — не украшение создать, не дворец, а место, где больной, психически нестабильный ребёнок вырастет здоровым и весёлым…

— Я смогу всё, за что возьмусь, — сказал Васильев. — Но только потому, что я корректор. Забрать это — и я никто.

Бабушка слушала внимательно. Ратна стояла истуканом.

Директриса тоже корректор, но по виду не скажешь. Даже Кнопка не казалась настолько бесчувственной. Птиц хорошо знал, что кроется за таким дубовым спокойствием, но в принципе не умел жалеть кого-либо, кроме себя.

— Это как наркотик, — сказал он. — Я его ненавижу, но без него не могу.

«…я им дышу, и не знаю, как по-другому», — договорил он про себя. Алентипална всё понимала без слов.

Стоило ему взять в руки реконструкторский лук, и на полном скаку он сбил пять из пяти. Как древний монгол.

И не могло быть иначе.

«Райский Сад», — подумал Птиц и хихикнул про себя.

…Слишком хорошо. Привыкаешь, что такой и должна быть жизнь. И думаешь, что в школе замечательно, но это только школа, дальше будет ещё лучше, ещё краше, ещё чудесней! И танцуешь на празднике собственного изгнания из рая.

— Тебе тяжело заниматься оперативной работой? — уронила Бабушка сочувственно и печально; в узких глазах Ратны почудилось презрение.

— Нет.

— Тогда я не понимаю, — голос её дышал лаской и заботой, как всегда, и от этого Птицу становилось ещё тошнее. От невозможности отрицать и огрызаться. Если выцедить по крупице и собрать воедино всё хорошее, что есть в Саду, получится маленький кусочек мира вокруг Алентипалны.

…потом оказывается, что за стенами школы раскинулось нечто, больше похожее на исполинскую помойку, чем на мир, каким ты его представляешь. Потому что пусть Сеть, пусть курс новейшей истории, пусть тренинги, но ты сыздетства живёшь в Райском Саду.

А помойка, к слову, считая себя единственно верной формой существования, пытается сожрать всё прочее. Остаётся только фронт, только передний край, и вот — особист-корректор, райская птица, страшнейшее оружие во Вселенной, ты лепишь кому-то тромб в вене, чтобы другой пацанёнок мог скакать на лошади и стрелять из лука, как древний монгол…

— Я сам себя не понимаю, — Димочка уставился в землю.

Бабушка думала. Спицы щёлкали, точно сами собою.

— Хочешь заниматься этически безупречной деятельностью? — спросила, наконец, она. — Такая возможность есть. Синдром Мура. Лечебница на Терре-без-номера.

Димочка представил себе скорбных синдромом внешних территорий, и его затошнило сильнее: лысые, одутловатые, пучеглазые, с деформациями скелета, с руками-клешнями… ещё, чего доброго, вонючие. Птиц не скривился только из личной приязни к Бабушке, которая очень заботилась о своих мурятах.