Дикий порт - читать онлайн книгу. Автор: Олег Серегин cтр.№ 125

Печаль возвращается — но не мучает больше.

Володя уехал. Переживает, что они с Птицем всё ещё отстранены от работы. Лилен всё на свете бы отдала, чтобы стать настоящим амортизатором, мастером своего дела, и помогать ему. Но такого чуда никакому корректору не совершить.

И всё равно хорошо. Вечером они пойдут на концерт, только вдвоём, а потом будут всю ночь гулять по набережной, пока не закроются на рассвете последние кафе и клубы. Третий раз подряд. Лилен, пока училась на Земле, привыкла, что ни один парень не может выдержать её ритма жизни, почти все уступают ей по части физической подготовки. Знала, что это нормально: она же выросла в питомнике биологического оружия, редкий человек может похвастаться таким здоровьем.

Лилен, девушку немаленькую, никто ещё ТАК не носил на руках. Как пёрышко…

«И реакция», — с наслаждением вспоминает она. Сравниться с нею в скорости реакции могли только папа и дядя Игорь. Даже курсантки-операторы из Джеймсона проигрывали. Посоревноваться с мастерами каких-нибудь боевых искусств не выпадало случая.

Ничего особенного.

Сверхполноценность.

Володя ловит играючи…

«Как же хорошо», — думает Лилен. Жмурится. Щёки затекли от нескончаемой детской улыбки.

Васильев проходит мимо. Ухмыляется мерзко, но растёкшаяся лужицей девица Вольф закрыла глаза и не видит. Она вообще мало что замечает вокруг себя в последнее время. Туповатая блондинка на почве любви растеряла последний разум, для неё существует только её самец.

«Ш-шеверинский, животное, она же кобыла… выбрал бы какую-нибудь Чигракову, если светленьких любишь. Это не девка, а оскорбление достоинства. Полетаев тоже энергетик, а, не будь глуп, увёл Кнопку. Кнопка — леди, а это что?!»

Несмотря на отсутствие Севера, Димочка чувствует себя в форме. Он бы не постеснялся втихую спеть дуре какую-нибудь пакость, чтоб жизнь мёдом не казалась, но её дракон чувствует намерение. Поднимает огромную шипастую голову. Тихо насвистывает что-то.

Синий Птиц фыркает и идёт дальше.

…Жесточайшую из депрессий он пережил, как и многие корректоры, на первых курсах института. Неиллюзорная грань жизни и смерти: ненависть к себе переродилась в странное расстройство эндокринной системы, справиться с которым не помогал даже биопластик.

Причина отнюдь не казалась Птицу нелепой. Он сжульничал во время скачек, спев себе победу, и победил — жульничали многие, а он был сильнейшим. Но за финишной прямой ахалтекинец Джанэр, злобный и преданный зверь, дождавшись, пока всадник спешится, упал и не встал больше. Васильев тут же оказался изгоем: если победителей не судят, то у побеждённых не выслушивают оправданий. Заведующий конюшней очень постарался объяснить Димочке, какой тот подонок; потом он чуть не рехнулся от страха, стоило Ратне напомнить, как соотносятся по ценности жизнь корректора и жизнь наипрекраснейшего жеребца, а заодно и самого заведующего. Ратна — злая тётка, и язык у неё как шило… Тогда, впрочем, Димочке было на всё это наплевать. Он лежал у себя в комнате, уставившись в стену, и ни с кем не разговаривал.

Первое время — даже с ними.

Они приходили каждый день, Лена и Вова, его друзья, его крылья. Кнопка, из присущей ей систематичности, предложила прогуливать лекции по очереди, но Шеверинскому график был не писан. И Лена отчитывала его, мрачного и насупленного, а потом заливалась слезами, потому что хоть и не имела собственных чувств, перенимала чужие, и когда обида Вовки накладывалась на Димочкину депрессию, отличница практической подготовки Лена Цыпко не выдерживала.

Когда-то давно — серая мышка, потом — ледяная дева, она ушла первой, переняв чувства Солнца. Это было даже не предательство, Лена не уходила из тройки, и ни с Шеверинским, ни с Птицем прежде дружеские чувства не переходили во что-то большее. Димочка сам заставил её уйти: связь между ними точно обрубило, стоило ему осознать, что Кнопка больше не принадлежит ему безраздельно. Работать стало невозможно.

Без амортизатора дела пошли только хуже, Димочка слетел с катушек, и Север нянчился с ним, терпеливо наблюдая корректорские фейерверки, следя, чтобы с Птицем всё было в порядке. Решал проблемы, сглаживал конфликты, просто нёс его, вусмерть пьяного, до постели. Володя Шеверинский, его личная собственность.

Который тоже уходит.

И уйдёт.

Этим утром, когда девица улеглась спать, Север собрался поехать в центр, обсудить что-то с Алентипалной. Птицу пришло на ум, что именно он может с ней обсуждать, и сердце упало.

Ежу понятно. Окончательное расформирование. Шеверинский, конечно, не уйдёт в отставку, он слишком мощный энергетик и не вытерпит бездействия. Менять оперативную работу на экстремальные виды спорта — не в стиле детей Эрэс. Но Север всегда втихую мечтал побыть одиночкой, как Солнце когда-то. Не признавался, конечно, догадываясь, какую весёлую жизнь устроит ему Димочка за недозволенные мечты, но от Птица всё равно не скроешь…

…Шеверинский пытался реанимировать свой браслетник, погибший безвременно, как многие его предшественники: разошёлся хозяин где-нибудь на танцполе, и конец электронике. Птиц стоял рядом и ждал, когда на него обратят внимание.

На его памяти такого ещё не случалось. Паршиво становилось уже от сознания, до чего же он опустился.

— Север, — прошептал Димочка. Было до странности жарко. — Пожалуйста, не бросай меня…

— Да я тебя и не бросаю, — удивился Шеверинский таким тоном, что захотелось сесть на пол и завыть от тоски.

Как нож под рёбра.

Один. На всём свете — один.

— Я насчёт Ленки еду, — безжалостно продолжал бывший друг, не поднимая глаз от дохлого компьютера. — Она уже практически всё знает, что с ней делать теперь? Должен быть какой-нибудь способ выучиться, не торча в гнезде годами. В конце концов, БББ как-то сами до всего дошли, и Ратна тоже.

Синий Птиц уже закрывал за собой дверь.

— Можно?

Повседневность, привычка; это делается на автомате — прикидываешь реакцию, корректируешь до желаемого. Частенько понимаешь, что сделал, только задним числом.

Сейчас у поглощённого собой Димочки выходит именно так.

— Так сильно нужно? — спрашивает Света, глядя в потолок. Она лежит поперёк огромной застеленной кровати, похожая на брошенную куклу, слишком неподвижная и по-женски красивая, чтобы казаться ребёнком. Поднимает голову. Змеями тянутся косы. Жуткие старческие глаза встречаются с искусственно окрашенными, точно фарфоровыми, пустыми.

— Извини. Не собирался.

— Да я не против.

Тихорецкая садится на краю постели. Васильев проходит в комнату, опускается прямо на ковёр, скрестив ноги. Смотрит снизу вверх.

Наконец, улыбается.

— Нервные мы твари, а? — спрашивает он, и с лица Светы уходит пугающая скорбная мудрость.