— Не так. Дело не в этом.
— Так расскажи мне в чем, суженый. Расскажи, чем ты отличаешься от других мужчин. Солги, как лгут они все!
Креслин вздыхает.
— О, мы, кажется, выказываем признаки сожаления. Или просто усталости?
— Ты выслушаешь меня, или уже все для себя решила?
— Этот человек мертв! Разве не так?
— Мегера! — Креслин теряет терпение, повышает голос, и ее имя звучит как раскат грома. — Это не обычный гарнизон, а место ссылки. Каждый здешний солдат убил по меньшей мере одного человека. И не в бою — совершил умышленное убийство. Сюда отправляли только преступников, но даже среди них герцог выбрал не самых закоренелых и отозвал обратно в Монтгрен. Здесь же остались только отъявленные головорезы, такие как Зарлен. Он так или иначе искал бы случая меня убить, вот я и предоставил ему эту возможность с самого начала. Да, я действительно вызвал его на поединок и сделал это намеренно, на глазах у всех, чтобы остальные солдаты поняли: ни я, ни ты не станем для них легкой добычей. Да, я родился и вырос в Западном Оплоте. Я чту Предание, но тем не менее убиваю. Должен заметить, что Предание Рибэ запрещает не кровопролитие вообще, а бессмысленное кровопролитие. По-моему, разница весьма существенная. Кроме того, ты, по-видимому, забыла, что я едва ли не умираю вместе с каждым, кто гибнет во время сотворенной мной бури. Можешь считать, что я в какой-то мере эгоистичен, ведь если бы Зарлен вынудил меня использовать против него ветра, мне пришлось бы прочувствовать его смерть. А я и так уже перенес их слишком много.
— Смерть есть смерть, какова бы ни была ее причина! — гневно сверкая глазами, возражает Мегера.
— Не знаю, но я устал. И все время оказываюсь загнанным в угол. Будь у меня возможность тщательно продумывать каждый шаг, мне, наверное, удалось бы избежать большей части тех разрушений, к каким привело использование моих способностей. Но я всякий раз оказываюсь перед необходимостью немедленно реагировать на угрозу. Жажда мести, вожделение, злоба — вот что нес в себе этот человек — Креслин впивается в Мегеру взглядом. — И я не заметил с твоей стороны особого стремления унять или урезонить его.
— Ты так ничего и не понял, — сердито ворчит Мегера. — При чем тут я?
— Мне нужно сходить за лошадьми, — устало говорит Креслин. — Надеюсь по возвращении застать тебя здесь.
— А куда мне отсюда деться, о ненаглядный супруг?
Он выходит за дверь, сопровождаемый ее гневным взглядом.
«А куда мне отсюда деться, о ненаглядный супруг?..» — эти слова звенят в его ушах, когда он закрывает за собой обшарпанную дверь. Куда могут деться они оба?
— Ты в порядке? — спрашивает стоящий возле неказистого каменного домишки Клеррис.
Креслин молча качает головой и смотрит в сторону пристани, туда, где находятся «Грифон» и кони, которых ему надлежит забрать.
Направляясь навстречу юноше по усеянному камнями песку, немолодой маг с усмешкой говорит:
— Женщины… Я знаю Лидию невесть сколько лет, но до сих пор не могу сказать, что ее понимаю.
— «Невесть сколько лет»… — повторяет за ним Креслин. Он отводит взгляд от пристани и, повернувшись к Клеррису, спрашивает: — А Лидия, она твоя ровесница?
Смущенная улыбка на миг делает мага похожим на мальчишку:
— Ну… ей лучше удается контролировать внутреннюю гармонию, и… В общем, она чуточку постарше.
Креслин прощупывает собеседника своими чувствами, но слова звучат правдиво и сам Клеррис совершенно спокоен: его отличает та неизменная уверенность, которую юноша уже привык связывать с гармоническим началом.
— А на что ты способен, кроме продления жизни и исцеления?
Клеррис поджимает губы:
— Помимо управления погодой — а лишь очень немногие из нас, если такие вообще найдутся, способны соперничать в этом с твоей природной силой, — магия гармонии сводится в основном к упорядочению, то есть исцелению и укреплению. Правда, мы умеем создавать некоторые не связанные с хаосом иллюзии, скажем, исчезновение, и можем погружать людей в сон, не причиняя им вреда. Ну и, конечно, мы все знаем толк в растениях.
— Растениях?
— Смотри внимательно, — Клеррис указывает на чахлый голубой цветок, распустившийся на оплетающей груду камней колючей лозе. — Это не бросается в глаза, но…
Креслин ощущает направляемый Клеррисом к крошечному цветку поток силы и видит, как медленно, в размеренном темпе капель, падающих после дождя с уголка крыши, стебелек крепнет, лепестки наливаются соком, и цвет их становится ярче.
— А вот Лидия или Марин — те могут взять саженец ябруша и повлиять на него так, чтобы плоды со временем стали крупнее или мельче, кислее или слаще… Но большинству людей не интересны чудеса, результаты которых видны лишь спустя годы.
— Наверное, — соглашается Креслин. — Но ведь предполагается, что магия действует мгновенно.
На губах Клерриса вновь появляется мальчишеская улыбка:
— Действует-то она мгновенно, но вот чтобы результаты этого действия проявились со всей очевидностью, требуется время. Но зато, в отличие от содеянного нашими Белыми «друзьями», сотворенное нами долговечнее, и уничтожить плоды наших трудов довольно трудно.
Креслин замечает, что Мегера выглядывает в узкое окошко. Фрейгр спускается по пыльной дороге к пристани, где привязаны кони.
— Тут есть над чем подумать, — со вздохом говорит юноша. — Но в свое время. Сейчас я, пожалуй, все же схожу за лошадьми. Сдается мне, нашему славному капитану не терпится покинуть Отшельничий.
LXXI
В центре подернутого белым туманом зеркала видна высящаяся на черном утесе черная башня с мерцающими, словно они не из настоящего камня, стенами.
Губы вперившего взгляд в зеркало Высшего Мага шевелятся, но слова не слышны. Потом он хмурится, и изображение исчезает. В серебре зеркала отражается лишь потолок комнаты.
Слышится стук в дверь.
— Заходи.
Протиснувшись бочком в маленькую комнату, Хартор с порога спрашивает:
— Ты слышал?
— Ба, я это почувствовал. Да и кто бы не почувствовал, когда закричал весь мир. Мне просто не хотелось поднимать этот вопрос перед всем Советом.
Высший Маг указывает визитеру на ближайший к двери стул и сам садится на кресло с прямой спинкой. Хартор косится на пустое зеркало:
— Ну, есть у тебя какие-нибудь соображения?
Дженред медленно кивает и, скривив губы в гримасе отвращения, отвечает:
— Да. Мы оставим его в покое.
— Ты был единственным, кто утверждал…
— Неважно, что я там утверждал. Я ошибся в оценке его сил, но не относительно его склонностей.
— Но все-таки как с этим разбираться?