— Услужить она рада… нет уж, спасибо.
Креслин не спеша ест свой пирог, размышляя о пронизывающей весь этот город белизне. О белом тумане, о сидящем в углу мужчине в белом и белых птицах, кажется, следящих за ним.
Рассеянно попивая сок, он примечает, как Хайлин улыбается одной из женщин, сидящей за столом в дальнем конце зала. Чтобы уразуметь, каков род занятий этих прелестниц, юноше даже не требуется видеть их накрашенные щеки, и у него нет ни малейшего желания познакомиться с ними поближе. Последнее, чего ему не хватает, так это связаться еще с одной женщиной.
Мегера… Кто же она и почему никак не идет у него из головы? Образы подсказывают… Что же они ему подсказывают?
Заметив, что Хайлин перевел взгляд с женщины на него, юноша качает головой:
— Нет. Не сейчас.
— Вот умный человек, — громыхает Деррилд, когда Хайлин подмигивает и встает из-за стола.
— Он или я?
— Ты. Любовь за деньги не купишь. Даже стоящего перепихона — и то не купишь, — он поднимает толстую ручищу. — Еще вина, милашка.
Креслин молча потягивает сок. Ему еще многому предстоит научиться.
— Еще вина, милашка!
XXV
Один из мулов сворачивает к обочине и тяжело тащится по грязи.
— Н-но! Пошел!.. — Хайлин привычно возвращает вьючное животное на дорогу. — Проклятая грязища! Из-за нее еле плетемся.
— Далеко еще? — Креслин в который раз смотрит на холмы, которые, если верить Хайлину, должны вывести их к западной оконечности Рассветных Отрогов. Горизонт подернут сумраком, а оглянувшись назад, юноша отмечает розовато-оранжевое свечение, напоминающее ему о Башнях Заката, что видны с Крыши Мира. Но здесь, на восточных равнинах Галлоса, никаких башен нет: только холмы, поля и редкие сады, причем все это основательно сдобрено дождем да грязью. Правда, после полудня не дождило, но зато солнце светило почти по-весеннему, нагревая оставшиеся после утреннего ливня болотца и лужи. Креслин обливался потом и, несмотря на донимавшие его тучи гнуса, ехал в одной просторной тунике.
А вот ни Хайлин, ни Деррилд курток так и не сняли.
«Зззззз…»
Шлеп!
Креслин смахивает с предплечья прихлопнутого москита, собратья которого досаждают ему уже больше кай пути. Влажный воздух совершенно неподвижен.
«Ззэзз…»
Не вызвать ли сейчас ветерок? Ведь они далеко от Фенарда и от той всепроникающей белизны. Шмяк!
«Ззззз…» — неуемно гудят москиты.
— Дерьмо! — бормочет юноша. Когда его спутники толковали о плодородных долинах Галлоса, ни один из них и не заикнулся насчет проклятущих кровососов. Как, впрочем, и о вонище, царящей в переулках здешних городов.
«Зззззз…»
В небе мелькает что-то белое. Креслин вскидывает глаза, но птица (если это была птица) уже исчезла.
«Ззээзз…»
Шлеп!
«Зззээз…»
— Похоже, тебе мошкара не нравится, — замечает Хайлин. — А вот ты ей пришелся по вкусу.
Шлеп!
Открытая шея саднит, но в долинах Галлоса стало одним москитом меньше.
— Долго еще ехать?
— Еще пару кай, — сухо отвечает Хайлин. — Как раз к темноте будем на месте.
Розовато-оранжевое свечение угасает, когда в быстро сгущающихся сумерках Креслин останавливает мерина возле высокого светло-серого камня — верстового столба.
— Перндор, — читает он. — Тут написано: «Перндор, три кай». Мы туда путь держим?
— Пожалуй, что и туда.
— Пожалуй?
«Зззэз…»
— Он тебя подначивает, малец, — гудит с козел Деррилд. Хайлин ухмыляется.
Шлеп! Креслин покачивается в седле, едва не потеряв равновесие при попытке прикончить еще одного кровопийцу. Потом он натягивает поводья и скачет назад, на середину дороги. Гам тоже грязь, но не такая глубокая и топкая, как у обочины, возле столба.
— Ладно, не так уж и далеко.
Взмокший от пота юноша с расчесанной от укусов шеей обреченно вздыхает. Впрочем, довольно скоро они приближаются к очередному столбу, где написано просто «Перндор», без указания расстояния. У дороги возле ветхого забора торчит полуразвалившаяся лачуга.
Каменное мощение обрывается; дальше идет глинистая тропа, в настоящее время представляющая собой хлюпающее, вязкое болото.
Сумерки быстро переходят в ночь. Становится прохладнее, но не настолько, чтобы Креслин перестал потеть. А призвать ветра, чтобы охладиться и отогнать мошкару, он не решается: мешает присутствие язвительного торговца и востроглазого наемника.
— Терпеть не могу ездить по ночам, — бормочет Хайлин, касаясь рукояти меча.
Креслин молчит: вместо слов он тянется к едва уловимому ветерку, повеявшему с запада, со стороны неприглядных строений с неосвещенными окнами.
— Там кто-нибудь живет? — спрашивает он, показывая на развалюхи. — Должен же здесь быть приличный постоялый двор.
На мысль о постоялом дворе наводит горящий примерно в кай впереди одинокий свет.
Ветерок приносит звуки — конский храп и звяканье металла. Креслин замирает, осознав, что справа и позади, за темным амбаром, затаились всадники.
Юноша выхватывает меч из заплечных ножен, но чувствует, как невидимый стрелок целится в него из лука.
В отчаянном порыве он швыряет ветер в лицо лучника.
Деррилд хватается за утыканную гвоздями дубинку и, взывая неизвестно к кому, чуть ли не на все словно бы вымершее поселение орет:
— Бандиты! Бандиты!
Припав к шее своего костлявого мерина, Креслин пришпоривает его и, с мечом наголо, устремляется навстречу полудюжине верховых.
Тьма взрывается криками.
Сверкает клинок. Юноша не обдумывает своих действий: его тело движется как бы само собой.
— Ублюдок! Дьявол! Где он?
Креслин свивает воздушные потоки в завывающий смерч и снова швыряет ветер навстречу врагам. Мерин под ним шатается и начинает оседать, но даже перепрыгивая со своего коня на спину вражеского, юноша использует инерцию полета, чтобы полоснуть клинком по горлу не успевшего увернуться разбойника.
— Уходим! Их тут полно! Они уложили Фрози!
— Проклятье! — бормочет он, пытаясь выбросить труп из седла.
Стук копыт. Рядом останавливается Хайлин. Даже в полутьме видно, что он бледен как мел.
— Где Деррилд? — Креслииу удается-таки спихнуть мертвеца на землю.
— Несется к гостинице. Улепетывает со всей быстротой, на какую способны мулы.
— Что?