Поиграй со мной в любовь - читать онлайн книгу. Автор: Мария Жукова-Гладкова cтр.№ 2

А ведь, например, в конце восьмидесятых на арену вышла масса мыслящих людей с прогрессивными взглядами, способных говорить не по бумажке. Они выступали на съездах народных депутатов, получив возможность высказываться. И что происходит во втором десятилетии двадцать первого века? Что делают с прогрессивными, мыслящими людьми, которые хотят высказаться? Есть ли у них шансы занять посты, на которых реально можно что-то решать и помогать другим? Есть у тех, которые на самом деле хотят принимать законы для людей, шанс попасть в ряды голосующих за принятие законов?

Андрей ненавидел государство и всех его представителей – потому что чиновники издевались над его отцом. Он был этаким нигилистом. Признаться, в последние годы, когда по телевизору стали показывать митинги и марши оппозиции, я ожидала, что его лицо мелькнет где-нибудь в ряду противников существующего строя, я увижу, как его сажают в автозак, избивают дубинками. Кстати, он был не только против существующего строя. Он был против всего и против всех.

Он умел очень складно и красиво говорить, а я просто любила его слушать. И, как уже упоминала, была согласна с большинством его мыслей. Ему требовалась благодарная слушательница. Другим девчонкам он быстро надоедал, другие мужчины сами хотели, чтобы их слушали. Более того, Андрей не пил. Поэтому отношения с представителями его пола не складывались. В нашей области непьющий мужчина считался не от мира сего.

У нас пили все. Рано умирали, оставляли вдов и сирот. Но женщины радовались и таким мужьям. Еще был вариант родить от командированного, но это чаще случалось в советские времена. Мама родила меня от какого-то заезжего ленинградского специалиста. Она говорила мне, что не смогла бы жить с пьяницей и неухоженным мужчиной. А в нашем городке и всем регионе девяносто девять процентов населения были уверены, что внешняя привлекательность и ухоженность представителю сильного пола не нужны. Это не важно ни для построения отношений, ни для семьи, ни для воспитания детей. Мужчина привлекателен одним тем, что он есть. Так считали и сами мужчины, и женщины.

У мамы же остались приятные воспоминания о прогулках под луной по берегу нашей речки. И родилась я – как подарок и напоминание о единственной в жизни любви. И мой Андрей всегда следил за собой – я никогда не видела его небритым, он пользовался одеколоном и дезодорантом. У меня в общежитии даже спрашивали, не голубой ли он.

Одиноких матерей в наших местах никто не осуждал. Это считалось нормой, так как мужиков изначально на всех не хватало, а уж в возрасте моей мамы рассчитывать было вообще не на кого. Мужскую работу в доме чаще выполняли сами женщины, в последние годы стали появляться трудолюбивые и непьющие мужики из Средней Азии. Некоторые наши женщины уже стали брать их на постой. Эти были согласны на любую работу. Почему-то глядя на выступления Барака Обамы по телевизору, я невольно думаю, что при нашем неконтролируемом потоке миграции в будущем (причем не столь отдаленном) у нас вполне может стать президентом трудолюбивый и непьющий таджик, мама которого, узнав от соотечественников про «родильный туризм», совершила вояж в Россию в гости к папе, трудившемуся на какой-то стройке, потом они все получили гражданство, родили еще детей, граждан России, перевезли братьев и сестер с семьями… И, кстати, вполне может оказаться, что за этого трудолюбивого и непьющего таджика в будущем проголосует большинство населения России, которая к тому времени станет и не Россией вовсе.

Интересно, за что сейчас борется отец моей Настеньки? И борется ли вообще? Его бы красноречие да энергию да в нужное русло… Но все зависит от того, в какую компанию он попадет.

Я больше по нему не страдаю. Может, правильно говорят: с глаз долой – из сердца вон? Я уже пять лет как не видела Андрея, да и проблем в жизни у меня было столько, что не до любви… После рождения Настеньки я моталась с ней то в один районный центр, то в другой, пыталась что-то делать. Мне предлагали подать в суд на нашу больницу. Но толку-то? Я прекрасно знала, что в больнице нет денег. Да и как жить потом в нашем городе, где все друг друга знают?

Тот фельдшер потом приходил ко мне и каялся, и жена его приходила, и свои варенья нам каждый год приносит, и Настеньке вяжет, и на самом деле ее любит. И нельзя не любить Настеньку. Мне моя дочь иногда кажется ангелочком. В любом случае она для меня – подарок судьбы.

Но как мне ей помочь?

Иногда я задумывалась, пошла бы я на преступление ради того, чтобы моя дочь смогла ходить? Если бы точно знать, что не поймают, то да. Ведь я не могу оставить дочку только на маму. Она не справится. Я же приношу в дом зарплату, я работаю в огороде, я занимаюсь с Настей… Но на убийство все равно не пошла бы. На что бы я согласилась?.. Не знаю. Но заработать честно такие деньги невозможно.

Я писала в различные инстанции и фонды, даже олигархам нашим писала. Большинство не удосужились ответить. Кто-то присылал отписки, кто-то даже писал, что включил нас в какие-то списки…

Немцы прислали детские ходунки. Бесплатно. На них приходила посмотреть чуть ли не половина города. Но скоро Настенька из них вырастет… Пришлют ли следующий размер?

Наш мэр сказал, что может выделить только разовую помощь. Выделил. Мы на нее крышу перекрыли, так как в одном месте уже подтекало. И на том спасибо.

И хорошо, что работа есть. И приусадебный участок есть. И я сама – молодая и здоровая и пахать могу как лошадь. И мама пока относительно здорова и по дому большую часть работы выполняет.

– Лида! Лида! – ворвался в поток моих размышлений голос моей лучшей подруги Веры.

Я вскинула голову. Верка в пальто нараспашку спешила мне навстречу. Заморозки в этом году наступили рано. Начало октября – а у нас трава по утрам белая. Какая зима будет? Но хорошо, что все заготовки сделаны и по крайней мере от этого занятия можно отдохнуть.

Верка подлетела, сгребла меня в объятия и прошептала в ухо:

– Ты видела, что за тобой следят?

Я резко дернулась.

– Не дергайся, – сказала Верка. – Слушай меня внимательно. Я за тобой уже десять минут наблюдаю. И за ними. Сейчас тут по дворам круг сделала, чтобы вроде как тебе навстречу идти. Они-то наших закоулков не знают.

Верка подхватила меня под руку и потащила по улице. У меня же ноги стали ватными…

– Сейчас в кафешку к Вазгену зайдем, сядем у окошка и посмотрим.

– Вера, ты о чем говоришь? – наконец смогла я выдавить из себя.

– Сейчас кофе закажем и поговорим. Ты только не оглядывайся! И не дергайся! Спокойно иди. Лидка, ты же вроде как никогда никуда не влипала. Или это из-за Насти?

– Вера, что ты несешь?!

Но Верка не ответила. Мы в эту минуту подошли к двери небольшого уютного кафе, которое держала армянская семья. Они приехали к нам давно, обрусели, старший сын женился на русской. Вся семья много работала, женщины вкусно готовили, сам Вазген варил замечательный кофе. У него в кафе всегда был народ, и он одинаково уважительно относился ко всем посетителям – и тем, кто брал лишь одну чашку кофе, и тем, кто заказывал полный обед. Посетителей он не обманывал, просроченными продуктами не кормил, гостей любил, поговорить любил, всех знал. Мне для Насти всегда заворачивал что-то вкусненькое в подарок.