– А дело вовсе не в тебе, Агния, – опасно тихим голосом прервал меня Шилов. – Мир не вращается вокруг тебя, и я думаю в первую очередь о ребенке – вот он-то как раз и находится в самой настоящей опасности, так как ты оставляешь дочь с наркоманкой, дочерью своего любовника!
Так вот он куда!
– Лариса – не наркоманка! – возразила я, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на бывшего мужа с кулаками (ну кто бы мог подумать, что нежность, которую я испытывала к нему, так быстро трансформируется в ненависть?). – Действительно, она употребляла наркотики, но вот уже почти два года чиста!
– И ты можешь за это поручиться? – вкрадчиво поинтересовался Олег.
– Бывших наркоманов не бывает, – закивал старший из адвокатов. – Где гарантия, что ваша э-э… падчерица не сорвется и не причинит вред младенцу?
– Достаточно! – властным голосом вмешалась в перепалку Абель. – Где гарантия, что любая платная нянька не окажется наркоманкой или сумасшедшей? А может, Олег Валентинович бросит работу и станет сам сидеть с дочерью?
– Это вас не касается! – злобно буркнул Олег.
– Ошибаетесь, – спокойно ответила на это адвокат. – Раз вы сочли нужным указать на огрехи моей клиентки, мы также вправе требовать от вас отчета!
– Проблема не только в Ларисе, – вновь заговорил адвокат Олега. – Вспомните, какой опасности вы подвергали свою жизнь, а значит и жизнь плода, в прошлое расследование? Да вы обе едва не сгорели в сарае, не говоря о других угрозах, которых, к счастью, удалось избежать!
[4]
Не слишком-то ваша клиентка заботится о собственном ребенке, Гелена Шаевна!
Я задохнулась от гнева, но один взгляд на лицо Олега, на котором появилась хищная улыбка, заставил меня сдержаться: Абель права, и я не должна позволять ему вывести меня из себя, иначе могу потерять дочь!
Из офиса я выползла как побитая собака: у меня было ощущение, словно меня перемололи в мясорубке. С наслаждением вдыхая влажный после дождя весенний воздух, я вдруг ощутила на своем плече твердую ладонь адвоката.
– Постарайтесь держать себя в руках, – неожиданно мягко произнесла она. – Они только и ждут, что вы потеряете контроль!
– Какие у них шансы? – спросила я.
– Лишить вас родительских прав? Никаких, не волнуйтесь. Однако существует возможность, что суд определит место проживания ребенка с отцом…
– Это невозможно! – воскликнула я. – Она же такая маленькая!
– Мы этого не допустим. Положитесь на меня и постарайтесь не общаться с бывшим мужем. Он станет искать с вами встреч, будет настаивать, уговаривать, запугивать. Он превратит вашу жизнь в ад, но не поддавайтесь на провокации. И постарайтесь хотя бы на время найти более благонадежную няню для Анечки.
– Более… благонадежную?
– Мы обе понимаем, о чем речь, Агния: бывшая наркоманка и правда не самая лучшая реклама для достойной доверия матери!
* * *
В отделении царила странная тишина. В принципе, там всегда довольно тихо – такова специфика анестезиологии и реанимации, – но в это утро я просто кожей ощущала, как сгустился воздух в коридорах. Даже несмотря на расстроенные чувства по причине встречи с адвокатами бывшего мужа, это невозможно было не заметить.
– Что тут у вас происходит? – спросила я у Марины, своей коллеги, которая оказалась единственной в ординаторской.
Сдвинув очки на нос, Марина пристально посмотрела на меня. Мы не в лучших отношениях, так как она считает, что я пытаюсь усидеть на двух стульях: работаю в больнице, да еще и расследованиями в ОМР занимаюсь. А теперь, родив второго ребенка, я вообще стала ей ненавистна, ведь Марина очень хочет ребенка, но у нее никак не получается. Они с мужем женаты больше десяти лет, но ей так и не удалось забеременеть, а ведь Марина моложе меня почти на десять лет – вот и еще одна причина для неприязни.
– Пациентка умерла, – ответила она на мой вопрос. – Одна из тех, что ты Жанне передала.
Моя рука, тянувшаяся к халату, замерла в воздухе.
– К… к-какая пациентка? – запинаясь, пробормотала я, припоминая всех, кого опрашивала накануне на предмет анестезии.
– Та, молоденькая, – пожала плечами Марина. – Со шрамом.
– Что?!
Девушка по имени Нина, если не ошибаюсь, пришла в больницу накануне. Ее не должны были продержать больше суток, ведь ей требовалась легкая операция по удалению рубцовой ткани. Некоторое время назад Нину покусала собака, и ей предстояла всего лишь косметическая процедура – правда, под наркозом, но я ни за что бы не подумала, что она может окончиться смертью!
– А в чем причина? – спросила я, справившись с шоком. – Нина сказала, что у нее нет аллергии на препараты анестезии – она уже перенесла несколько хирургических вмешательств, все без последствий…
– Да я-то откуда знаю? – с раздражением отозвалась Марина. – Все отделение на ушах, Охлопкова беснуется, а Жанка – та просто на ногах не стоит! Охлопкова «разбор полетов» на двенадцать назначила. Вот, сижу, переписываю свои бумажки, потому что она грозилась под эту марку всех проверить!
С нашей заведующей шутки плохи. Она человек справедливый, но суровый, и я понимала, в какое печальное положение попала Жанна. Я не могла отделаться от чувства вины, ведь она заменила меня на той злополучной операции!
К двенадцати часам мы, персонал отделений анестезиологии и реанимации и хирургии, собрались в конференц-зале. Главный настоял на том, чтобы присутствовали все без исключения. С тех пор как несколько лет назад Добров (трудно представить себе фамилию, меньше подходящую этому человеку!) занял место главврача, «разборы полетов» стали обычным делом. Такое и раньше случалось, но, кажется, Добров испытывает едва ли не сексуальное удовольствие, устраивая разнос подчиненным, не стесняясь в выражениях. Другое дело – Елена Георгиевна. Она человек интеллигентный, браниться не станет, но может так отбрить, что жить не захочется – не знаешь, что и лучше!
Сама я редко становлюсь предметом обсуждения, но присутствовать, когда ругают других, весьма неприятно. А в данный момент я ощущала собственную ответственность: не попроси я Жанну меня заменить, возможно, ничего бы и не произошло?
Я знаю, что Охлопкова и Добров на дух друг друга не переносят. Он – типичный женоненавистник. Особенным нерасположением нашего главного пользуются женщины-врачи (на медсестер и нянечек его неприязнь не распространяется). Думаю, проблема в том, что Добров не считает женщин способными заниматься серьезной профессией, он – шовинист до мозга костей, уверенный, что немецкая аллитерация о месте женщины, приписываемая, если не ошибаюсь, кайзеру Вильгельму Второму – «Kinder, Küche, Kirche»
[5]
, – актуальна и по сей день. Доброву невдомек, что времена изменились, и он, являясь главным врачом огромной больницы, вполне мог бы заметить, что в его собственной организации семьдесят процентов работников – женщины!