Железные игрушки - магнитный потолок - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Невский cтр.№ 4

А у нас в небе и ветра посвист, и турбулентные потоки, и кобрирующий момент, как говорят в авиации. Исполинские знаки зависают, раскачиваются. Визжат электродрели, тумкает пневмопистолет, пышет снопами искр сварка. И лица наши мужественны, обветрены, загорелы.

С самой зимы эдак мы колготились… Кроили основу, пластали листы поликарбоната, делали обводку, варили швы химическим составом. Конструкторы расчерчивали лекала, электрики проложили километры проводов, макетчики закатывали поверх виниловой пленкой. Собирали буквы одну за другой, как корабли, пусть и малые, снаряжали в плавание. Для работы нам сняли в городском парке пустующий огромный бильярдный зал, там и устроили базу, ведь нигде не поместится такая хренотень.

«А ты знаешь коэффициент ветроустойчивости? можешь рассчитать?!» Порой мы громоздили кулаки, побитые оспинами железной окалины, потравленные точками кислоты, на шаткие основы из ящиков, за которыми вливали в себя, бывало, ледяную водку, шептали имена оставленных любимых. Синие молнии озаряли наши лица, когда гроза, электричество отключено, ветви деревьев за громадными окнами выхвачены из тьмы всполохами, золотые письмена расшиты по бархату ночи. Укрывшись жалкими шинелишками, бушлатами, так вповалку и падали, и засыпали подле ящиков или на верстаках, монтажных столах. Заваривали бесконечные растворимые супы из коробок, а некоторые взбадривали себя чифирем. И не многие из нас, из тех, кто начинал это дело, — и впрямь дожили со слезами на глазах, язвой в печенке, незаживающими ранами на руках, — до светлого праздника, до Буквовоздвижения.

А Вусович, известное дело, срубит за это денег немерено, да и укатит со своей зазнобой Ларисой, директором по креативу, да со своими друзьями-знакомыми куда-нибудь на далекие северные озера. Романтика! Уха из наловленной рыбешки, песни у костра под гитару, спирт в кружках, комары, треники на коленях вытянуты и измазаны в глине, вся рожа в саже от печеной картошки…

И вот мы стоим, нас всех построили. Монтажники, сварщики, электрики, макетчики, конструкторы, водители. Вокруг еще не остыла мощная техника. Вусович — вдоль строя, он сам лазил наверх, проверял. Даже шляпа измазана в белом, полы пальто изгвазданы. Подъехали конторские: секретарша, менеджеры, бухгалтер. Двое добровольцев таскают коробки, распаковывают. Вусович выдергивает одну блестящую бутылку, этикетка вся в лентах и флагах. Крутит перед носом. Эта, что ли, казацкая? Да ладно, пойдет… вроде Ермак изображен. И называется водка «Сибирь». Где-то в хозяйственном куплены полулитровые, наверное, чаши-бульонницы. Секретарша освобождает одну от оберточной бумаги, протирает пальцем от пыли, смотрит.

— Это что такое?! — вскидывается Вусович, он тут как тут. На чашах какие-то розовые цветочки.

— Бокал «дачный»… других не было, — оправдывается секретарша.

— Казацкий? бокал казацкий?! — не казацкий? О боже… где же я этих самых «казацких» чар-то возьму? — хватается он за голову.

Бухгалтерша с загадочной улыбкой Сфинкса поглядывает то на калькулятор, то на простыню-ведомость, то на нас, сверяясь по списку. Веером у нее в руках конверты; тугие; это деньги. Ветер срывает треск разрываемой бумаги с новеньких бокалов, голоса, плеск разливаемой водки… Но если взглянуть вверх, к началу — ив небе, где ты только что был, руки еще не отошли от опасной зыби, — видишь эти Буквы, вылитые из сини, ветра и солнца. Они блестят, переливаются.

Буква Г, прекрасная буква Д.

Затем Е. И еще: Н— Е — Б — О.

Все вместе: ГДЕ НЕБО ИМЕЕТ СВОЕ ОСОБОЕ УСТРОЙСТВО, И ГДЕ ПРЕКРАСНО, ГОСПОДИ, ПАРИТЬ В ОСЕННЕМ ВОЗДУХЕ

Школа похожа на трехпалубный корабль, думала Лена. Преодолевая шторма, корабль взбирается на гребни волн… Корпус снизу доверху вибрирует от топота ног суматошных матросов, шум и гам, пыль до потолка.

Лена шла по школьному коридору, и ее слегка покачивало. К груди она прижимала тяжелую стопку тетрадей, что вскоре станет еще тяжелее от поставленных в них двоек. Навстречу ей попался Полянский (Поль Янский, как он себя называл), физрук. От него пахло нагретыми солнцем гимнастическими матами. «Пойдем в тир, — предложил он. — Сегодня чоповцы тренируются. Можно пострелять, ты же хотела». Уже несколько раз заводил разговор об этом… Может, когда-то это ее заинтересовало? (Внизу, в подвале школы, тир; охранное предприятие арендует его раз в месяц; охранники сдают зачеты по стрельбе.)

Они спустились в тир. Стояла кисловатая пороховая гарь, чоповцы уже ушли. Инструктор, который проводил стрельбы, кивнул физруку:

«Ну, давай, только быстрее». Полянский встал эдаким фертом в своем белом адидасовском костюме, играя на Лену. Суровый мужчина в черной форме, инструктор, быстрыми и точными движениями собирал на железном столе разъятые части пистолета, колдуя, как будто хирург над внутренностями какого-то странного механического существа. Физрук красиво подбоченивался то так, то эдак… (Когда еще только устроилась в школу, физрук зазвал ее к себе в спортзал: традиция, что ли, такая? Но, что Поль, что Янский… показались ей такими скучными. Ничего у нее с ним никогда не было; и вот теперь он злится.) Лене показалось, что сейчас с таким же холодным прищуром профессионала, который исподволь бросил инструктор, — он разберет, разнимет на части этого «школьного стрелка» своими твердыми сильными пальцами. Она взяла пистолет. Он был тяжел и… как будто это рыба-пистолет, выловленная здесь, в подземных темных водах. Положила обратно. Мужчины уже спорили о чем-то. Она, незамеченная, вышла.

Поднялась из тира, накинула пальто в раздевалке. Запястья чуть пахли порохом и чем-то тревожным… Оружием. Войной.

Она бежала по улице: добраться до кафе, где часто бывала, посидеть там. У розового, отреставрированного (и похожего на кремовый торт) банка — пересекла автостоянку, уворачиваясь от крокодилообразных чудовищ, так и норовящих окатить грязью. Рядом, через сквер, обшпарапанное здание института. Кафе расположено в цокольном этаже, вход в него почти незаметен. Когда-то это была обыкновенная институтская столовая, затем ее переделали в гриль-бар, а еще позже в корчму, и далее в таверну… Остановились все же на кафе. Стершиеся еще с тех институтско-столовских времен ступени вели вниз, в царство общепита. Котлетно-минтаевый дух пропитал здесь все, несмотря на видимые нововведения. Лена толкнула массивную дверь. Историю заведения она знала от официантки Кати (ее сын — известный правонарушитель в Лениной школе). Катя часто подсаживалась к ней, с ужасом ожидая новых известий о том, что же еще натворил ее сынок? И сейчас, увидев Катю в зале, она приветливо махнула рукой («да все нормально, мол, с твоим парнем, школу-то он пока не разнес по кирпичикам!»); прошла к своему полюбившемуся столику.

С этого места она видела то, что отражалось в зеркале, занимающем почти всю торцевую стену. Видела входную дверь, часть барной стойки, большую картину в китайском стиле (как раз над стойкой). Картина и зеркало — два изысканных дизайнерских акцента в этом длинном (и чем-то напоминающем вагон-ресторан) зале. В зыбком зеркальном мареве Лена любила рассматривать столь же зыбкие и дрожащие, казалось, силуэты дальних гор на картине, водопады, сосновые ветки на переднем плане и… следить за пробегающей, но остановившейся и задумавшейся о чем-то своем белочкой с шишкой в лапках (хотелось сказать, в руках). Иногда Лена думала, что она и есть эта белочка. Картина эта по разнообразию многозначительных смыслов удивительно подходила к тому, как быстро установив столы буквой «П» (поминки) — или «Т» (торжество) — зал бывал преображен как для скорбных мероприятий (по будням), так и для праздничных (в пятницу, субботу и воскресенье гремели юбилеи и свадьбы).