«Один долго не будешь». Выходит, не врал Кишу чюлэни-полут.
А мышонок совсем обжил правый карман кукашки. Смело выглядывал наружу, козырьком приставлял лапку ко лбу, командовал: «Забирай правее!» Ругался: «Идти надо быстрее!» Уверял, что после его ухода в Большей норе остались одни дураки.
Иногда видели следы чужих нарт.
Тоскливо тянуло войной и смертью.
Икики боязливо прятался в карман:
«Это Дети мертвецов шли».
«Может, повернем в другую сторону?»
«А как тогда попадем к Столбу?»
«Съедят нас, вообще не попадем».
«Меня не съедят, – хвастался Икики. – Я убегу».
«Так быстро бегаешь? – удивлялся Киш. – А со мной что будет?»
Икики туманно намекал: «Хороший друг желает другу только хорошее».
VIII
Однажды услышали шум.
По снежному полю бежал человек.
В меховой кукашке, руками махал. Лицо круглое, потное.
Кричал бессмысленное, наверное, боялся. Да и как не бояться?
Переступая толстыми ногами, отблескивал под сполохами черной, влажной, голой, как базальт, кожей зверь Келилгу. Когти позвякивали, как сабельки. Массивный, большой, как гора. Даже не гнался за человеком, а просто переступал толстыми, как столбы, ногами. Один раз переступит – сразу приблизится. Еще раз переступит – еще больше приблизится.
«Спорим, догонит!» – крикнул мышонок.
Зверь Келилгу выглядел довольным, не торопился.
Он переступал толстыми ногами, позвякивали когти, мерзлая тундра вздрагивала. Глаза огромные, не моргают. Уверенный.
«Такое есть будет», – удовлетворенно шепнул мышонок, глядя на убегающего.
Киш крикнул: «Эй, Келилгу!»
Пожалел убегающего. Крикнул второй раз: «Эй, Келилгу!»
Зверь остановился. Мышонок Икики от ужаса юркнул в карман.
«Эй, Келилгу, смейся! Эй, Келилгу, будешь доволен! – громко прокричал Киш. – Я жирный, ты меня скоро съешь! И он жирный, – указал на убегающего, – ты его тоже скоро съешь!»
«Ха-ха-ха!»
Келилгу довольно засмеялся.
Пасть зверя так широко раскрылась, что верхняя челюсть коснулась черной голой спины, а нижняя упала на черную, тоже голую грудь. Но Киш не боялся страшного зверя. Мог даже вскочить на страшный запрокинутый нос Келилгу, такой быстрый в движениях. И вскочил бы, но мышонок Икики дергался в кармане, сучил лапками, клялся: «Промахнешься!»
Когда Келилгу отсмеялся, Киш и убегающий были далеко.
Убегающий оказался плосколицым, смотрел робко, на вопросы прямо не отвечал:
«Я к отцу бегу».
«А звать как?»
«Я к отцу бегу».
«Отстань от него, – сердито крикнул из кармана Икики. – Может, это его имя. Может, он просто вкусная пища зверя Келилгу».
Зверь тоже рассердился, сделал шаг, сразу приблизился к беглецам.
«Где отец?» – оглядываясь, спросил Киш.
«Видишь, темное впереди? Видишь, темное, островерхое?»
«Вижу. Камни, наверное. С них снег обмело ветром».
«Нет, ураса это. В ней отец».
Мышонок крикнул: «Не добежите!»
«Эй, Келилгу, смейся! – крикнул Киш, останавливаясь. – Эй, Келилгу, будь доволен! Я жирный, ты скоро меня съешь! Мой друг мокрый от пота – его тоже скоро съешь. – Пощелкал языком: – Вкусно! Сразу двоих съешь».
Подумал, похлопал по карману: «Даже троих!»
«Ха-ха-ха! Кто третий?» – «Звать Икики. А можно – Илулу». – «Ха-ха, вкусная закуска. Илулу буду звать».
«Я убегу! Я от всех убегу», – пищал мышонок.
«Брось своего Илулу! – на ходу крикнул робкий беглец. Он потел и задыхался от бега. – Даже если он Икики – брось. Не знаю таких. Пусть Келилгу съест твою закуску, а мы убежим».
«Совсем убежите?» – обеспокоился Келилгу.
«Нет, Келилгу, – заверил Киш. – Ты всех съешь».
Келилгу опять засмеялся. Верхняя челюсть так откинулась, что коснулась черной голой спины. Прямо трясся от довольного смеха. А пока трясся и хохотал, Киш и плосколицый добежали до урасы. Она была как гора, тень на половину мира бросала. Откинув закрышку, вышел навстречу старичок. Насупленный, морщинистый, кукашка мятая. Почесал там, где обычно растет бородка, спросил беглеца:
«Ты пришел?»
«Ну, я пришел».
«Что видел?» – спросил старичок. «Ну, Келилгу видел». – «Что слышал?» – «Ну, Детей мертвецов слышал».
Пока так отвечал, Келилгу приблизился.
Нависал над беглецами, как черная базальтовая гора, не торопился, да и старичок будто не видел страшного зверя. Правда, и убегавший больше не торопился. Зверь Келилгу выкатил блестящие, как у рыбы, глаза, вскинулся на задние ноги, прикидывал, наверное, кого первым забросить в жаркую пасть.
«Кого с собой привел, Мымскалин?»
Плосколицый в последний раз вытер мокрый лоб, ответил уклончиво:
«Ну, разных привел. Ну, вместе бежали».
И недовольно потянул носом:
«Пахнет народом Аху».
Старичок засмеялся:
«Отдыхать будем».
IX
Так жил бог Кутха.
Черная ураса крыта ровдужными шкурами. Очаг дымит, везде сажа. Кукашка заштопана в пяти местах. Пока разбирались с именами, пришла Ильхум – жена Кутхи. Эта как луна круглая. Всплеснула материнскими руками, повела Мымскалина – малого сынка, кровь родную, к незамерзающему озеру, из-под земли нагретому Билюкаем.
Крикнула уходя: «Кутха, прими гостей, не пугай их».
Сердито покосилась на карман Киша: «Народом Аху пахнет. Противно пахнет. Всё равно не пугай».
Ушла. Тогда Киш обернулся.
Исполинская челюсть Келилгу поднималась над ним.
Киш вскрикнул: «Ильхум сказала, не пугать гостей!»
Кутха недовольно повел рукой, и зверь Келилгу застыл.
Одна нога поднята, чтобы шагнуть вперед, когти звонко обвисли.
Неустойчиво стоял, но не падал. И пасть открыта – как вход в другой мир.
«Хочешь посмотреть на Келилгу изнутри?» – без слов спросил Кутха.
Киш робко, так же, без слов, ответил: «Нет, не хочу».
«Может, этот твой хочет?» – взглядом указал Кутха на карман.
«Киш, скажи ему: я не хочу», – пропищал мышонок.
Киш так и сказал: «Нет, он не хочет».
«Тогда стой на месте!» – приказал Кутха зверю, и Келилгу послушно застыл, как каменное изваяние с выкаченными от удовольствия глазами. Так близко застыл, что Киш чувствовал огромную массу всей большой, вспотевшей от ожидания спиной. Подумал: вот Кутхе надоест не пугать нас, зверь на нас и обрушится.