Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса - читать онлайн книгу. Автор: Брайан Д'Амато cтр.№ 100

Число-двадцать число-двадцать снопов солнца,

Это то число, которое мы просим тебя дать нам,

Оцелот Один, который над нами, приди к нам, возлюби нас.

Молчание. Где-то заворковал голубь.

Вот оно, сказал я себе. Нет, ты уж лучше подумай что-нибудь умн…

Раздался одинокий голос. Он звучал откуда-то сзади и сверху. И принадлежал явно не человеку. Попугаю? Нет, обученной паукообразной обезьяне. А может, затрещал скребковый инструмент, каменная гуира, [521] костяная погремушка?.. И вдруг из моря моих приобретенных воспоминаний всплыл голос карлика, усиленный гигантским мегафоном и искаженный отражениями от многочисленных разнонаклонных поверхностей города. Мужской голос, но выше фальцета, как голос Алессандро Морески, последнего кастрата. [522] В нем слышалась некая отстраненность. Точнее, в нем отсутствовала неуверенность. Будто его обладатель ни разу в жизни не наталкивался на возражения. Не то чтобы он привык повелевать, скорее, он никогда не произносил ничего такого, что не было бы повелением по определению, и у него даже мысли не возникало, что кто-то может не подчиниться. Пошевелив извилинами моего нового мозга, я смекнул: Чакал знает, чей это голос, а еще через мгновение это дошло и до меня. Говорил 9 Клыкастый Колибри, ахау и к’аломите’ Иша.

Он сказал:

— Питцом б’ашб’аль!

Что в приближенном переводе означало: «Играй в мяч!»

Вот оно. Время прыгать.

— Ч’оопкинтикин к’ин ош утак!

Это был я. Это я прокричал. Я сделал это! Я могу подчинить себе Чакала! Уууурррррррааа Джеду!

Тишина. Где-то хохотнула зеленая сойка.

Замечательно. Теперь выдай остальное. Глагольные различия. Помни про сдвиг согласных. Ч’оопчин, а не ч’оопкин. Подсунь это их самоназвание ахче’ех виник. Смеющийся народ. Выдохни сильнее, втяни диафрагму. Поехали.

— Ч’оопкинтикин к’ин ош утак! — произнес я, пытаясь не срываться на визг.

Я ослепитель

Третьего солнца с этого дня:

Четырнадцатого к’атуна,

12 Ветра,

1 Жабы.

Северная Изрыгательница

Извергнет язвы,

Она прольется чернотой

На холмы, долины,

И только я знаю, как провести вас через это,

Вас, смеющийся народ, вы должны…

«Ва’тал ва’тал ва’тал ва’тал ва’тал!!! Замолчи, замолчи, замолчи, замолчи, замолчи!!!» — визжал его мозг вокруг меня. Я захлебнулся, не договорив шестидесяти одного слова. Давай, черт побери. Выдай все до конца. Через темноту, через…

Ничего. Mierda. Я лаял беззвучно, как собака с простреленным легким. Меня обволокло чувство, ужасное, похожее на стыд, но более глубокое, оно нахлынуло на меня, как волна кислой блевотины. Оно впиталось в мой мозг и наполнило меня единственным словом.

Ахсат!

Как и все важные слова, оно не имело точного перевода. Но есть одно слово, очень близкое по смыслу. Особенно часто его употребляют в условиях сильного социального давления. Скажем, во время важного матча в кикбол между четвертыми классами.

Лузер!

Ты меня победил, победил, вырвал у меня победу, победил, победил, я лузер, луууууззззерррр…

Chíngate, подумал я, пошел в жопу, я тебя отпялил. Я попытался отступить от края, но мое тело снова крепко держало меня. Снизу раздался всеобщий вдох. Что они подумали? Мы непонятным образом подались вперед, не упав, и я увидел замершую толпу, которая волной накатывалась на ступеньки-ножи, ждущие меня, и когда мой взгляд остановился на кремневом зубце третьей от вершины ступеньки (той, что должна была впиться мне в лицо), время, казалось, и в самом деле замерло.

«Я почти мертв» — мелькнула мысль. В моем мозгу запечатлелся последний кадр этого мира. Сейчас он медленно погаснет. На’на. Мамочка. Пожалуйста. Странные вещи происходили в нижнем поле моего зрения. Что-то вроде плетеного пляжного мяча проплыло слева от меня и запрыгало по ступеням. На четвертом прыжке предмет раскололся, и из него выскочило нечто радужно-зеленое. Перья? Нет, они двигаются слишком быстро. Цветная тень метнулась мимо нас. Колибри. Кхе.

Нет, это не субъективное ощущение. Мы не падаем. На самом деле наше тело подвешено, точнее, кто-то держит нас сзади. Громадный сосуд из необожженной глины (не меньше, чем кувшины для оливкового масла размером с человека — пифосы? — в Кносском дворце), нависавший над моей головой, медленно опустился на седьмую ступеньку и разбился, образовав черно-желтое облако размером с дом. Оно росло, обволакивая нас. Пчелы. Что-то еще падало вокруг — орхидеи, бархатцы, осколки нефрита. Жесткие белые маисовые лепешки поскакали по ступеням. Но теперь мы повернулись и стояли спиной к солнцу, лицом к двери святилища, черной миножьей пасти на громадной морде кошки-жабы, увенчанной растительным нимбом. Не дай мне упасть спиной вперед, это было бы слишком неблагородно. Это я подумал? Или Чакал?

Еще я понял, что мы не дышим.

Мы умираем, мы разрываемся.

Вот это точно Чакал. Эй, извини, что надул твой большой…

Нуль. Нуль. Хррр. Клаустрофопаникафобиястрах. Не задуши нас, пожалуйста, сделай вдох, набери в грудь воздуха. Ты. Должен. Вдохнуть. Вдохнуть.

Хрр.

Гигантское существо возвышалось над дверью. Его руки крепко держали меня с двух сторон. Поначалу то, что назвали бы чисто ассоциативной или интуитивной, короче, бог его знает какой частью моего сознания, восприняло его как птицу. И не просто птицу, а фороракоса — восьмифутовую хищную тварь миоценового периода с когтями длиной по девять дюймов и пятнистым гребнем размером с годовалого поросенка. Но Чакал (а он к этому времени уже стал частью меня) знал, что перед нами стоит знатный человек в полном церемониальном головном уборе. Хотя головной убор — не очень точное определение. Сооружение это представляет собой непомерно высокий протез, растительно-механическую синтетическо-кубистическую конструкцию, выстроенную задолго до существования этого термина. Одно из длинных перьев гребня щекотало мой лоб, и я увидел, что оно искусно составлено из сотен красных перьев попугая, воткнутых в бамбуковый стебель. Великан вытянул коготь и взял меня за подбородок. Под его клювом из папье-маше на костной основе, в глубине птичьей глотки, я увидел того, кого чудище успело проглотить. Крошечная, отливающая красным головка, голая, как черепаший панцирь, и сморщенная, словно коралл мозговик, поедала меня блекло-оранжевыми хищными глазками. Я понимал, что Чакал лично знает его, более того, близок к нему и преклоняется перед ним. И я догадался: это красный бакаб, [523] бакаб востока, 2 Драгоценный Череп.