Туннель к центру Земли - читать онлайн книгу. Автор: Кевин Уилсон cтр.№ 12

В это утро мужчины моей семьи собрались в Оук-Холл, чтобы делать птиц.

Вот они сидят за старым дубовым столом и прилежно скручивают журавликов. Мой отец и трое его братьев возятся с желтыми, розовыми, белыми, синими и зелеными бумажными квадратиками, такими тонкими, что сквозь них просвечивает солнце, делая их почти невидимыми. Я наблюдаю, как руки братьев — громадные мозолистые кувалды — сражаются с бумагой, рискуя свернуть птицам шеи или оторвать крылья.

— Мамаша вечно маялась дурью, заставляя нас сворачивать их для заболевших родственников. Целый день убить на эту хренотень, чтоб я сдох! — ворчит дядя Мизелл, поправляя большим пальцем очки на переносице.

Отец поднимает глаза и хмурит брови.

— Не забывай, о ком говоришь, болван. Чем меньше будешь болтать, тем скорее мы покончим с этими дурацкими птицами.

Отец смотрит на меня. Я сижу у дальнего конца стола, рядом с адвокатом. Отцу не больше прочих по душе это занятие. Братья подавлены — им тяжело находиться за одним столом. Они здесь только из-за последней воли матери.

До самой смерти, случившейся одиннадцать дней назад, моя бабушка Нобио Коллиэ жила в Оук-Холл — обветшалой усадьбе в глуши Теннесси, построенной моим прапрапрапрапрадедушкой, генералом армии конфедератов Феликсом Коллиэ. Прогнившие стены пружинили под моими пальцами, и весело скалились зазубренные половицы покатого пола.

Некогда семейство Коллиэ знавало лучшие времена. После смерти генерала, который был убит выстрелом в спину в проигранном сражении у деревни Милл-Спрингс, пятеро его детей сорок лет воевали друг с другом за право унаследовать усадьбу. Старший брат был убит, одну из сестер посадили в тюрьму за убийство, другая однажды ночью вышла в поле, да так и не вернулась. Наконец поместье перешло ко второму брату — ушлому адвокату из Мейсона, а после его смерти было унаследовано его сыном — ушлым местным мэром. С тех пор старая свара между наследниками то вспыхивала, то угасала, а семейные капиталы медленно, но верно таяли. «Четырем сотням акров крупно не повезло с Коллиэ» — говорили в Теннесси. В конце концов остался только дом, и именно ради дома братья собрались вместе, про себя прикидывая размеры комнат и решая, куда поставить диван и телевизор.

Мы собрались, чтобы поделить Оук-Холл и небольшое количество ценных бумаг. Оставшихся денег едва хватало на налоги. Братья были участниками состязания, адвокат — худощавый мужчина с заостренными ушами — должен был засвидетельствовать исполнение завещания, а я, старший внук покойной, находящийся здесь согласно ее воле, ему помогал. Журавлики и вентиляторы тоже были бабушкиной идеей.

Братья не ладили. Раз в год они собирались в семейном гнезде, бросали дротики, заедая виски консервированной ветчиной, пока кто-то не вспоминал старые обиды, после чего нам оставалось только ждать полиции, окружив дерущихся на лужайке плотным кольцом. После смерти бабушки братья встречаться не собирались. «Увидимся в аду», — говорил мой дядя Бит.

Именно это отчуждение между братьями, эта заложенная на генетическом уровне семейная вражда подвигла бабушку завещать поместье одному — и только одному — из сыновей. Выигравший получал дом, остальные оставались с пустыми руками, объединенные ненавистью к победителю.

Мы окружили громадный стол, за которым в лучшие времена сиживали больше пятидесяти гостей. Теперь на нем лежала тысяча заготовок для бумажных журавликов, по двести пятьдесят на каждого брата. Четыре больших вентилятора должны были поднять журавликов в воздух, пока на столе не останется один. Тот, кому он принадлежал, и унаследует дом, но предварительно братья должны собственноручно изготовить журавликов, всю тысячу. Такова была воля моей бабушки — собрать сыновей в доме, где они когда-то жили вместе, и заставить их провести в обществе друг друга хотя бы то время, что потребуется для изготовления птиц.

Мне хотелось думать, что бабушка просто не нашла иного способа собрать сыновей, уговорить их вытерпеть общество друг друга, вот и придумала столь изощренную игру. Возможно, в глубине души она верила, что, объединенные боязнью потерять дом и нарушить волю покойной, они одумаются и найдут способ поладить. Годы, проведенные в Уок-Холле, сломили ее. Бабушке не было суждено усмирить то, что бродило в крови у всех Коллиэ — то, что заставляло нас враждовать.

Четыреста восемьдесят семь бумажных журавликов валяются на столе и полу. Сделав по паре десятков, братья с шумом окунают руки в соленую воду, потягиваются, трещат суставами. Я хожу вокруг стола, собираю птиц в огромную плетеную корзину, помечая левое крыло каждого журавлика инициалами одного из братьев.

Когда я нагибаюсь, чтобы поднять журавлика с пола, дядя Бит щелкает меня по уху. Этим исчерпывались наши отношения. Всякий раз, столкнувшись со мной, он щелкает меня по уху — двадцать, тридцать раз на дню. Иногда он прячется за деревом, выскакивает из-за дверей и, щелкнув меня по уху, убегает, хохоча. Мой отец говорил, что Бит делает это из вредности, что он из тех несчастных, кого в детстве стукнули пыльным мешком по голове. Бит самый успешный из братьев — он владеет табачной фермой в графстве Робертсон — и точно не нуждается в старом доме и не собирается там жить, но ему, как и прочим, невыносима мысль, что наследством завладеет не он.

Я смотрю, как дядя Бит аккуратно сгибает бумагу, как отбрасывает готовую птицу и трясет запястьями. Годы работы на ферме опалили его кожу. Солнце так въелось в нее, что когда он встряхивает руками, кажется, что вверх взмывают две алых птицы-кардинала.

Я возвращаюсь к дальнему углу стола и высыпаю содержимое корзины к ногам адвоката. У мистера Каллахана (он родом с севера) неприлично длинные ноги. Он аккуратно помечает крестиком в записной книжке каждую птицу. Мистер Каллахан заметно увлечен состязанием. Он постоянно поглядывает на часы. Прежде чем отправиться за новой партией, я сижу рядом с ним и наблюдаю за братьями.

Моя бабка — не природная южанка, она приехала в Теннесси с Востока, став первой из Коллиэ, родившейся за линией Мэйсона-Диксона. [1] Мой дед Том Коллиэ встретил ее в Японии, когда служил во флоте сразу после Корейской войны. Девочки-японки убирали солдатские бараки, и он наблюдал, как она меняет простыни и подметает пол. Наверное, девочка улыбнулась ему, когда он поднял ноги, чтобы дать ей вымести мусор из-под кровати, и вскоре он стал оставлять ей подарки на подушке: шоколадки, ожерелья, серебряную зажигалку. В благодарность она сворачивала и укладывала на простынях бумажных птиц, медвежат и кораблики. Девочке нравился его тягучий говор, и хотя она не понимала слов, ей вполне хватало веры в честность его намерений.

Когда пришло его время возвращаться в Теннесси, бабушка поехала с ним. В городке репутацию Коллиэ уже ничто не могло спасти, поэтому дед купил пару винных лавок. Для нее мало что изменилось: она все также меняла простыни и подметала полы в громадном доме. Родились четверо сыновей, их отец сидел на крыльце, прихлебывая виски, а его жена постепенно научилась разбирать слова. Ничего хорошего в них не было. И всю оставшуюся жизнь ей лишь предстояло убеждаться, что дела в Оук-Холле плохи.