Бог одержимых - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Яценко cтр.№ 85

Свет неприятно моргает. Я зачем-то считаю периоды: один, четыре длинных, восемь коротких… потом быстро сбиваюсь: лампочка моргает часто-густо… и успокаивается.

Опять светло и спокойно.

Сестричка короткими очередями терзает клаву, вглядываясь в письмена на экране. Несколько раз отвлекается, что-то уточняет у старшего конвоя. Тот тихо отвечает. И вдруг, я будто просыпаюсь. А ведь я её знаю! Ха! Да это же Маринка! Точно!

— Что это у вас со светом? — спрашиваю.

Что-то же надо сказать? — после пяти лет разлуки.

— А что такое? — неприветливо снисходит медсестра до встречного вопроса.

Она на меня не смотрит. Подумаешь, в лазарет после драки штрафника привели. Ссадины-царапины, ушибы-гематомы. Вот если бы нос сломали, или рассечение — другое дело. Это рапорт, врач, объяснительные… швы и скобы-фиксаторы.

А так… освидетельствовать, что вывихов-переломов нет, и обратно в камеру, до полного психического соответствия современным представлениям армии о своих нуждах.

Это мутанам ничего не делается. Регенерируют, заразы, в момент. Ну, да: с червяками жить, червяками быть. Червяка хоть пополам порви, ему плевать. А половинки ещё и поспорят, кто из них главный.

— Моргает, — миролюбиво поясняю свой вопрос.

Конвой напрягается. Хорошо, всё-таки, что я бойцов не тронул. Значит, — в камеру, а не в карцер. В карцере прохладней будет. И топчана нет. А конвой доволен. Конвой счастлив. Это же сколько им теперь уважения от космачей! Три звездолётчика с одним человеком не смогли справиться, а охранники вдвоём чела "на раз" скрутили. Да ещё вломили, чтоб не дёргался. О месте своём помнил, что на лестнице эволюции. Впрочем, если по-честному, не шибко-то они и старались. А если бы не "врезали", то космачи бы жалобу настучали. Потом объясняйся…

А что душевая не вымыта, так подконвойный отказался. За что известное наказание: изъятие туалетной бумаги на неделю, и отсутствие в камере воды на такой же срок. И не нужно улыбаться! За неделю такое раздражение в соответствующем месте, что уж лучше двадцать лет расстрела.

— Что-то мне подсказывает, товарищ лейтенант, что у вас на этой неделе день рождения.

Она с удивлением смотрит на меня. Глаза в пол-мира. Когда-то я в этих глазах заблудился. Почти год выход искал.

— А ещё мне кажется, что вас зовут Марина…

Вроде, узнаёт. В шоке. Конвой — в шоке. Все в шоке. А я счастлив:

— … Что значит море, и шорох волной потревоженной гальки.

Ха! Конечно, узнала. Ещё бы…

— Семён? — а глаза-то какие круглые!

Конвой в полном ауте. Для них, я — недочеловек. А медсестра из свободных мутанов — считай, богиня. Они на неё смотреть боятся, не то чтоб разговаривать. А тут на тебе: из грязи в князи.

— Семён, ты как здесь?

— Семён Смолин, дисбат "Кассиди". Неподчинение приказу, — докладываю историю своей болезни.

И вдруг осознаю, что это фарт! Неслыханная удача пёрла на меня тяжёлым танком. Давила и плющила. Будто железнодорожный состав, свободно спускаемый с горки.

— На что жалуетесь?

Глаза блестят. А я счастлив! Господи! Ты не забыл обо мне!

— У меня это… — я тону в её глазах. — Боли у меня. Дышать трудно. Здесь…

Я держусь за сердце. Она укладывает меня на кушетку. Широкий обруч с тихим шуршанием делает несколько проходов взад-вперёд. Маринка возвращается к компьютеру, несколько минут колдует над клавиатурой.

— Трещины в двух рёбрах, — выносит суровый вердикт ангел в белом халате. — Будем госпитализировать…

Бойцы изо всех сил вытягивают шеи, чтобы рассмотреть картинку на экране.

— Рядовые, куда смотрите?! — отрыкивает лейтенант медицинской службы хорошо поставленным командирским голосом. — Смирна!

Конвой мгновенно выполняет команду.

— Это вам цирк, солдаты? Развлечение? Ждать за дверью, пока не позовут…

К сожалению, у дверей они не сталкиваются: первым выходит тот, что справа… жаль. Если бы столкнулись, было бы веселее.

— Так что у тебя, Семён? — она поднимается со стула и подходит ко мне.

— Не бери в голову, Маринка, — вскакиваю с кушетки и привлекаю её к себе, она не сопротивляется. — У меня — порядок.

— А дисбат?

— Это "дисбат"? — я ухмыляюсь. — Это санаторий с неудачной программой развлечений.

— Мне позвонили, — драка…

— Чепуха…

Я пытаюсь прижать её к себе, но она отстраняется:

— Милый, тебе нужно в душ.

Я вспоминаю, чем кончилась попытка убраться в душевой. Да. Собственно для помывки и вызывался в наряд.

— Ты права, — соглашаюсь и делаю шаг назад. — Без стационара не обойтись: водные процедуры, усиленное питание и полный покой…

Она смеётся:

— Недели хватит?

— Ну, разве что для разминки…

— А там и сборы кончатся… — соображает она.

— Ещё полгода: студент спит, а служба идёт.

— Ну, со мной ты сильно не поспишь… — обещает Маринка.

Бытие. Гл. 3. Ст. 6:

"И увидела жена,

что дерево хорошо для пищи…"

Мутуалы неприхотливы в еде.

Ровное свечение лампы вновь сменилось болезненной судорогой. Один, четыре, восемь… и череда перепадов темнее-ярче. Минута… и ровный свет.

Я никак не могу придумать, чтобы это могло значить? Может, запускают что-то большое и мощное? Может, генератор, по мере набора оборотов, вибрирует на своих неплотных кронштейнах? Только зачем на "Кассиди" генераторы? Огромный цилиндр: километр в диаметре и чуть больше километра в длину, — на орбите Меркурия. Кубический километр биосферы. Электричество от полупроводниковых панелей, которыми выложена вся наружная боковая поверхность станции.

Главный звёздный центр Солнечной Системы. Главный? — единственный!

Здесь, в этом "беличьем колесе", куётся звёздное будущее человечества. Отсюда это будущее радиально расползается по космосу. Равномерно и прямолинейно. Как и положено долиуму — без всяких загибов, поворотов и вывертов. Только вперёд! Величаво и не спеша. Ибо торопиться мутуалам незачем: регенерация и вечная молодость.

Такое, вот, повальное бедствие. Чтоб им всем пусто было!

Так что, вернее всего, просто неисправная проводка. Где-то коротит… но тогда тем более непонятно: чем тут электрики занимаются? Найти и устранить, об исполнении доложить.

Входит Маринка с подносом. В халатике "на мне что-то надето": едва ягодицы прикрывает, бесстыжая!.. Но первым делом — ужин. Тот самый, что на подносе.