Вурди - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Колосов cтр.№ 72

— Что ж ты ее!.. Ах! — услышала Ай-я сердитый возглас старухи. Стрельнула глазами вкруг себя: ишь наглая — сидит под самым носом! Совсем крошечная, белая, черное пятнышко на спине.

Ай-я улыбнулась, на мгновение ощутив себя маленькой девочкой: хотелось смеяться, визжать (вовсе не от страха, а от какого-то неизбывного детского счастья, какого она и не ведала с той самой ночи, когда)… Почему-то плакать…

— Вот дурочка! Куда ж ты вылезла, а? — Ай-я потянулась к зверьку рукой. Не схватить — лишь погладить, приласкать; мышка торопливо обнюхала ее пальцы, встав на задние лапки, пощекотала усами ладонь.

— Хватай же! Сама ведь в руки идет, — проворчала где-то за спиной старуха.

Ай-я нахмурилась.

Но ослушаться не посмела — не у себя дома. Ловко поймала зверька. Резко встала, приметив, как непослушно тело, как невесомы мысли, как мягка и слезлива душа. Мягкий комок отчаянно царапался в ладони. Переборов искушение выпустить его на волю, Ай-я подошла к печи, протянула добычу Гергаморе:

— Вот.

Старуха зыркнула на нее, ткнула высохшим пальцем в чан:

— Сама поймала — сама и кидай. Твоего, чай, выпрашиваем — не моего. — И, заметив нерешительность Ай-и, проворчала: — Что, жаль? Троих нарожала, а все как дите малое? Оно, конечно, хорошо, когда добром… Только ты-то как думала? Лес — он жертвы любит. Да и не впервой тебе, — усмехнулась старуха, — жалей, да только жалеючи и кидай. И дыши глубже. Вот увидишь, она тебя позовет.

«Кто позовет?» — недоуменно подумала Ай-я. Ядовитые испарения теснили грудь. Каждый вдох давался с трудом. Будто уж и не воздух был в избе, а горячий кисель. Куда уж там глубже… Кидай… Легко сказать. Не женщина — маленькая девочка вытянула руку с несчастным зверьком над котлом. Горячий пар тут же обжег кожу. Ай-я попыталась разжать пальцы и не смогла. Не слушались. В мгновение ока стали чужими и яростно вцепились в маленькое пушистое тельце, которое будто почувствовало их поддержку и внезапно перестало царапаться и кусаться. Ай-я и сама удивлялась себе: будто подменили ее. Вот уж и впрямь колдовство. С чего бы это так за зверье несмышленое цепляться, а?

Гергамора тем временем подбросила еще какой-то травы («борец», — краем глаза приметила Ай-я), и пар над чаном заклубился еще гуще. Жар стал и вовсе нестерпимым — Ай-я отдернула руку. Виновато (и впрямь маленькая девочка) посмотрела на старуху. Та осклабилась беззубым ртом:

— Труднехонько, да?

Ай-я кивнула. От острых запахов свербило в носу. Она едва удерживалась, чтобы не чихнуть. По щекам сами собой катились слезы.

— Вишь, еще и виноватиться вздумала, — усмехнулась старуха, — а ты не виноваться почем зря. Не ты это — варево мое. Так ведь и к лучшему. Не ее — себя кидать будешь. Только и время терять не след. Нам бы до свету успеть. Нынче день прибывает — тут ухо востро надо держать. Коли что не так — не только день, а и вся жизнь в поворот войти может. Да и к детям успеть бы надо. А то ведь какой дурак маску нацепит, погоститься придет, детей, чего доброго, напугает… Так что ты уж, милая, кидай, — совсем ласково окончила Гергамора и легонько подтолкнула Ай-ю под локоть.

На этот раз Ай-я даже не почувствовала жара. Только слабое покалывание кожи.

Совсем как тогда, когда ненароком коснулась высохших ног старухи. Пальцы разжались легче легкого — мышка упала в кипящее варево, Ай-я проводила маленькое пушистое тельце взглядом и…

1

В брюхе урчало.

Он остановился, жадно принюхался.

Пахло теплом, пищей и совершенно особым запахом, от которого шерсть на загривке встала дыбом, тело напружинилось, лапы намертво вросли в рыхлый снег.

Пахло человеком.

Ночь подходила к концу.

Еще темнее темного был лес, еще выглядывала сквозь еловые лапы круглобокая луна. Еще переполняла морозный воздух сонная дурь. Но он чувствовал приближение утра. Хотя бы потому, что совсем иначе гулял в глухих перелесках ветер, иначе поскрипывал под лапами снег. Иначе шумел подо льдом пробивающий себе дорогу родник.

Даже урчание в брюхе и то казалось ему иным. Приближающееся утро усиливало голод, торопило, напоминало, что которая уже по счету ночь не приносит желанной добычи, который уже по счету день придется без толку кружить по лесу — одиноким, отбившимся от стаи, чужим.

Да и была ли у него когда-нибудь своя стая?

Он не помнил.

Он слишком многого не помнил из своего волчьего прошлого, он не знал, откуда пришел, куда идет, и лишь одно чувство наполняло его жизнь пряной остротой и смыслом — и то до первого куска мяса, до первой крови, до первой тяжести в животе…

Он пригляделся.

Сквозь хаотичное кружение белых мух смутно виднелись темные избы — десяток, не больше — не жавшиеся друг к дружке, как в других подобных селениях, а, напротив, разбросанные как попало по редколесью, будто выросшие из земли; зоркие глаза внимательно осмотрели их одну за другой. Избы новенькие, еще пахнущие лесом и смолой, — даже запах человека не мог перебить их молодого древесного духа; не только, впрочем, человека — изрядно попахивало и собаками, однако, странное дело, ни одна еще не дала себя знать ни рычанием, ни лаем; волк же, по его разумению, подошел уже достаточно близко, чтоб к появлению нежданного гостя отнеслись столь безразлично.

Он настороженно оглядел темные стволы берез, избы (нет, на засаду не похоже) и трусцой засеменил к ближайшему дому.

Уже подойдя к самому крыльцу, он почувствовал, как снова встает дыбом на холке шерсть. Подался на задние лапы, попятился было назад, не в силах бороться с внезапно охватившим его страхом. Безмолвно оскалил пасть. Сейчас он бы предпочел крики охотников, визг женщин и детей, остервенелый лай собак. Но только не эту разлитую по всей округе тишину. Однако ничего страшного не происходило, и постепенно волк осмелел. Снова подобрался к самому входу. Об нюхал обледенелые доски. Обнюхал пахнущие человеческими пальцами сосновые перила. Лизнул запорошенное свежим снежком желтое пятно. Скорее всего пролитую собачью похлебку — вмерзшая в лед, она показалась волку необыкновенно вкусной. Он жадно лизнул еще раз. И еще. И еще, чувствуя сладкую истому во всем теле. В животе стало тепло. Но от этого лишь сильнее давала себя знать его пустота. Волк осторожно поставил переднюю лапу на ступень и вздрогнул всем телом — дверь избы неожиданно распахнулась, на крыльцо вышла женщина с глиняной плошкой в руках. Он не выдержал — зарычал; она же вовсе не удивилась, увидев незваного гостя, и даже не испугалась нисколько; она будто его ждала и вот теперь с радостью протягивала угощение; губы ее шевелились, выговаривая непонятные слова, улыбались; и руки, державшие плошку, были пухлые, белые; женщина даже не потрудилась накинуть на себя теплую одежду — на ней было мешковатое платье из грубого некрашеного полотна, берестяные тапочки на босу ногу, и лишь накинутый на плечи шерстяной платок кое-как защищал от мороза, мороз же был нешуточный — даже волк ощущал, как зябнут от продолжительного стояния на одном месте кончики лап. Он переводил взгляд с миски на женщину, готовый в любое мгновение отпрянуть; впрочем, готов он был и к другому — одним прыжком добраться до этого сладко пахнущего, казалось, столь доступного куска человеческого мяса и… Женщина тоже почувствовала это. Торопливо нагнулась, поставила миску перед собой, отступила к самой двери. Она по-прежнему не боялась его, но и прежней радости в ее взгляде не было. Скорее удивление (значит, так? да?); губы ее снова зашевелились, посиневшие от холода, дрожащие; не только губы — она вся дрожала от холода, даже звуки, слетавшие с ее губ, странно вибрировали в морозном воздухе.