Граница горных вил - читать онлайн книгу. Автор: Ксения Тихомирова cтр.№ 25

Решать квартирные проблемы было менее уютно. Я чувствовал себя хуже чем авантюристом и почти верил, что сошел-таки с ума. Довести дело до конца мне помогло одно соображение: уж если мне место под замком в какой-нибудь психушке, пусть хоть мои квартиры достанутся хорошим людям. Их (квартир) было, как известно, две, и с каждой вышла отдельная история.

В родительской квартире, на девятом этаже, жила семья старого, еще студенческого друга моего отца. Когда они там поселились, я их почти не знал, но чем дольше мы были знакомы, тем больше мне хотелось, чтобы они жили в моем доме без всякой платы.

Говорить об этом с Олегом (отцовым другом) раньше не имело смысла. Его устраивала квартира (недорого, надежно, нескандально), и никакой благотворительности от меня он бы не потерпел, хотя положение у них, по сути, стало безысходным: Олег надеялся со временем купить себе жилье, да разве купишь на «ученую» зарплату? А в той трехкомнатной квартире, где они были прописаны, и так ютились две семьи и старенькая бабушка. Теперь я мог отыграться за свои моральные страдания и подарить ему квартиру, хоть это и непросто. Больше всего Олегу и всему их клану не понравилось, что я собираюсь переехать за границу. Я предложил коварное условие: если я вдруг вернусь и окажусь бездомным, они немедленно подарят мне мое жилье обратно. Такой возможный (я-то знал, что невозможный) благородный жест их несколько успокоил и примирил с моей авантюрой.

С другой квартирой все сложилось даже проще, хотя вначале я и поломал над нею голову. Мне вдруг очень не захотелось, чтобы эта наша «вотчина» стала чужой. Наверно, на меня повлиял пример Бет. Я тоже хотел иметь «явочную квартиру», куда бы мог явиться в любое время — даже если я никогда не вернусь.

Выход нашелся сам собой. В последний год (перед поездкой) у меня появился друг, с которым мы виделись не так уж часто, зато отлично друг друга понимали. Звали его Виктор. Аспирант физфака и мой ровесник, он числился в общежитии и мыкался по подмосковным дачам, которые брался сторожить. Витьке тоже нужна была квартира, как выяснилось, очень нужна. Этим летом он завел жену (чуть позже они собрались завести вдобавок и ребенка). Я встретил Витьку в университетском коридоре, бегая по своим бюрократическим делам. Он рассказал, что его выселили с очередной дачи (хозяева приехали в отпуск), и они с женой стали кочевниками. Вот уже две недели скитаются по приятелям. Я дал Витьке свой ключ и предложил немедленно вселяться. Когда я вечером добрел до дома, они усердно обживали мою кухню, поскольку постеснялись занять большую комнату, а в маленькой обитал я, и это было очевидно. Мы легко поделили жилплощадь и зажили душа в душу.

Витя с Таней оказались очень легкими соседями, и, кстати, именно Витя довольно быстро уловил в моей истории странные полутона. Он не особенно расспрашивал, видя, что я не склонен изливать душу в подробностях, но слушал и смотрел со странной — понимающей и в то же время озадаченной улыбкой. Мне захотелось рассказать ему все полностью, с начала и без купюр, но зачем? И он, кажется, все понимал и не обижался.

Когда они прожили месяц или два (время бежало вприпрыжку), я предложил оформить доверенность, чтобы ребята спокойно жили у меня, по крайней мере, до тех пор, пока у них не появится другое жилье. Кстати, теоретически у них имелось больше шансов заработать на квартиру, чем у Олега: Витька был «крутой» программист. Выслушав деловое предложение, он опять посмотрел на меня с пониманием и удивлением, потом спросил, неужто я ему настолько верю. «Да кто ж тебе не поверит?» — процитировал я Бет. Витькина честность иногда переходила в мнительность, с ним не всем и не всегда приходилось легко, а Таня старалась сглаживать углы.

Ребята согласились взять доверенность. При этом они не сомневались, что я еще вернусь в свой дом. Вслед за ними и я начал в это верить, хотя представить себе, как все это будет выглядеть лет через десять, я боялся. В общем, квартиры я пристроил.

Самыми серьезными трудностями грозило объяснение с кафедрой и научным руководителем по поводу моего трудоустройства. Работа в МГУ — все-таки вещь, от которой добровольно не отказываются. А мною, несмотря на скоропалительную защиту, продолжали затыкать дыры в расписании, и даже я сам не представлял себе, как можно без меня обойтись. Но оказалось, очень даже можно.

Уже после защиты, в конце первого семестра, народ стал говорить со мной как-то неуверенно и торопливо, только что не пряча глаза, особенно Пашка. Тот просто исчез с моего горизонта. Наконец ко мне подошел первый смельчак и выразил свое возмущение тем, что на кафедре решили оставить Пашку, а не меня. Я пожал плечами. Пашка был худшим из возможных вариантов, даже среди первокурсников находились ребята посильнее. Так ведь на то у Пашки и папа.

Очень болезненно переживал эту новость мой руководитель. Он, вероятно, поборолся где-то в кулуарах, потерпел поражение и лишь тогда вызвал меня к себе. Ходил вдоль пыльноватых стеллажей, курил и нервно говорил, что университета скоро не будет, если… и так далее. Я постарался как можно скорее вклиниться в его монолог и объявить, что я не пропаду, что у меня есть предложение от одного из европейских университетов — маленького, но вполне серьезного. Пока что поработаю, мол, а там посмотрим. Это его немного взбодрило, он спросил, не там ли я заканчивал диссертацию (то, что сделала Бет, произвело на него сильное впечатление), и успокоился. То есть, конечно, не совсем. Не тот он человек, чтобы легко пережить подлость, но ведь и подлость оказалась такая бытовая, семейная, почти простительная, что не стоило уж слишком убиваться. Случались вещи и похуже.

Мне по-прежнему было неловко. Я-то понимал, что Пашкино возвышение спасло меня от тяжелейших сцен. Даже представить страшно, что бы я говорил тому же руководителю, отказываясь от работы на родной кафедре, которая в его глазах, безусловно, — лучшее место в мире.

А так я мог спокойно уезжать хоть сразу же после сессии. Чтобы закрыть этот сюжет, скажу, что кафедра все-таки, кажется, морально не была готова к нашему расставанию. Диспетчер Леночка начала выпытывать у меня, сколько часов ставить мне в следующем семестре. Когда я предложил по всем вопросам обращаться теперь к Пашке, она заспорила и даже собрала какую-то молодежную делегацию, которая смело пошла защищать мои интересы у высокого начальства. То есть пошла бы, но начальство вовремя куда-то укатило. Этот героический эпизод и особенно почти (или не почти?) влюбленные глаза, которыми смотрела на меня диспетчер Леночка, заставили меня торопиться лихорадочно. В ту зиму я вообще стал замечать на себе множество любопытных взглядов. То ли раньше не обращал на них внимания, с возмущением игнорируя «глазки» барышень в разгар сессии, то ли на мне всю зиму держался отсвет моих летних приключений и притягивал молодой романтичный народ мечтою о несбыточном.

В любом случае, я спешил: оформлял бумаги, зарабатывал деньги, которых требовалась прорва, развозил старые долги (зажившиеся у меня чужие книги и кассеты), прощался с людьми и не давал себе простора для ностальгии. Отчасти для того, чтобы не оставалось времени на сентиментальный вздор, отчасти из соображений пользы я стал ходить в свою старую секцию самбо (не буду рассказывать, как удалось это устроить) и занимался итальянским языком. Времени, как ни странно, мне хватало, но силы таяли. И все равно иногда какая-то деталь: красный бок трамвая, вынырнувший перед носом из метели, или голос старого приятеля, не виденного много лет, — вдруг приводили меня в шок. Странным казалось не то, что я готов был потерять их навсегда, а то, что они в этот предпоследний миг откуда-то взялись. Иногда я переставал понимать, который из миров менее реален: Москва, из которой я ускользал, или сказочное королевство, где меня ждала Бет.