Рождение волшебницы. Книга 1. Клад - читать онлайн книгу. Автор: Валентин Маслюков cтр.№ 51

Но и сейчас еще толпа чего-то ждала. Перекрутив сцепленные пясти так, что торчащие порознь пальцы напоминали некое переломанное колючее существо, вдова ждала. Страдающий взор ее, смешение противоречивых чувств, неотступно преследовал волшебника.

– Ничего не скажу вам, уважаемая, ничего! – пророкотал Миха. – Не рассчитывайте, рассчитывать не нужно. Ничего не скажу. Мой здешний товарищ э… Плевака…

– Поплева, – вынужден был подсказать тот.

– Высокочтимый товарищ Поплева утверждает, что воскрешение невозможно. Примите это во внимание. Боюсь, мне пришлось бы совершить чудо, для того чтобы опровергнуть мнение товарища.

– Да-да… Совершите! – быстро сказала вдова. – Я согласна. Совершите это! Все, что нужно! Делайте, что хотите, я согласна.

– Вот так вот. Вот так вот, уважаемая! – глубокомысленно ответствовал Миха Лунь. И столько в этом барственном, неколебимо самоуверенном голосе было значительности, полной какого-то ускользающего смысла, что каждый мог извлечь из нескольких полнозвучных слов волшебника все, что считал уместным. – Пойдемте, товарищ, завтракать. По мне так пора завтракать!

Откровенно обескураженный, Поплева, однако, согласился, чтобы не затягивать лишними разговорами и без того неловкого положения, в которое Миха Лунь поставил всех прихотливым переходом от гроба к завтраку. Поплева позволил себя увлечь, а Золотинка, оставленная без присмотра, метнулась к застывшей в тупом изумлении вдове и с непосредственностью впечатлительного человека схватила ее за руки.

– Простите нас! – быстро сказала Золотинка. – Простите!

Болезненно моргая покрасневшими веками, вдова сопротивлялась; не чая добраться до смысла горячечных Золотинкиных извинений, она освобождалась от чужих рук все яростней и вот уже с гримасой боли толкнула девушку.

Вмешательство Золотинки заставило волшебника остановиться; не ускользнул от его внимания встревоженный взгляд Поплевы:

– Ваша дочь, товарищ?

Отринутая вдовой, Золотинка споткнулась о гроб.

– Подойди сюда, детка, – воскликнул Миха Лунь. Небрежным мановением руки он переменил действо и сделал событием Золотинку – вдова и покойник, все что малую долю часа назад занимало возбужденные умы, вялые синюшные тона, столь дорогие для жаждущих впечатлений душ, все это поблекло перед живыми глазами Золотинки, перед смятением золотых волос и лиловым платьем.

– Прелюбопытнейшая… да, занятно, – откинув голову, отчего казался еще выше и величественнее, сощурившись, бормотал волшебник. Отлогие склоны залысин поблескивали на солнце, по обеим сторонам лысины встали уцелевшие клочья растительности.

– А знаете что, товарищ! – встрепенулся он вдруг и громыхнул с божественным бесстыдством: – Зачем вам это? Зачем вам эта девица? Простите, милейший, за резкость… А? Чисто по-свойски… Зачем вам? – Он поводил ладонью, как бы навевая дух грядущего к волосатым ноздрям своего большого носа. – А ведь гарью пахнет… пожарищами… Простите, товарищ, что-то тут, да… – Зычный голос волшебника упал, нисколько не теряя, однако, звучности низко перекатывающихся тонов, глаза прикрылись и разошлись толстые, любострастные губы. Он поплыл. Ладья воображения качалась без руля и ветрил… Потом встряхнул голову, отгоняя наваждение, и обратился к Поплеве с игривой живостью: – А что, милейший, отдайте эту юницу мне!

Беспримерное откровение и откровенность волшебника так решительно порывали с обыденным представлением о человеческой мере, что откровение это уже нельзя было назвать наглостью, это было что-то опустошительное. Поплева, и оскорбленный и потерянный, молчал. Объявшая его немота была сродни ужасу.

И прозвучал неожиданно звонкий, рванувшийся голос Золотинки:

– Простите, сударь! – сказала она с налета. – Я слышала, что у воспитанных людей не принято называть друг друга милейший. Что это еще за милейший? Позвольте напомнить, что моего отца зовут Поплева – честное имя! Вы можете называть его товарищ, можете сударь – как угодно.

Если бы Золотинка заговорила на тарабарском языке, ошарашенная ее дерзким негодованием толпа поняла бы, наверное, не больше. Но волшебник, имевший, по видимости, известное представление о тарабарских языках, понял. А остальное домыслил.

– Ого! – только и произнес он да выпятил губы, как неробкий человек, получивший нежданно-негаданно позабавивший его отпор.

– Верните детям отца! – раздался кликушеский выкрик, но мало кто сообразил, о каком отце идет речь. Да и Золотинка так храбро размахнулась, что не сохранила устойчивость, от волнения в крови она плохо разумела, что происходит и почему бухтит вдова. Все было, как в чаду.

Улыбаясь тоненькими, словно нарисованными иглой морщинками, явился старообразный молодой человек и с величайшими предосторожностями, будто имел дело с драгоценным, но слегка надтреснутым сосудом, принял Золотинку под локоток, увлекая ее к дому. Она не сопротивлялась и правильно делала: впереди следовала другая пара – Поплева и Миха, они мило разговаривали, оглядываясь на молодежь. Рука старообразного молодого человека подрагивала, и походка у него обок с Золотинкой была неровная, дерганая, словно он никак не мог попасть в шаг.

Прежде, чем закрылась входная дверь и стало темно, Золотинка успела охватить взглядом очертания тесных сеней и лестницу по правую руку. Она не решилась довериться беглому впечатлению и в полумраке остановилась. Скоро на уровне поднятой свечи затеплился желтый свет, озаривший пальцы и обнаженное предплечье волшебника под опавшим рукавом. Сам собой светился самоцвет перстня.

– Сие есть не волшебство, – назидательно заметил Миха Лунь, – а предмет волшебству, как солнце есть предмет свету.

– Да, солнце! – повторила Золотинка и зачем-то хихикнула. Хотелось смеяться.

Поплева припомнил что-то о самозаряжающихся волшебных камнях, которые описал Ощера Вага; хозяин покровительственно его выслушал и показал дорогу наверх, но Поплева продолжал говорить и на лестнице, где нужно было оборачиваться к собеседнику. За хозяином двинулась Золотинка, уклонившись от обременительных услуг старообразного молодого человека.

Перед поворотом налево Золотинка ступила в мягко стекающие пряди волокнистого тумана, который призрачно светился, отчего лиловый подол платья всколыхнулся сумеречными переливами. Дальше больше – распадающийся туман, сползая по ступеням, лизал ноги и верхняя площадка лестницы, представлявшая собой закуток с грязно белеющими стенами и кадкой в углу, залита была сплошь – Золотинка ахнула.

Через открытую настежь дверь горницы плескалось сияющее море. И хотя темно-красные в цветочек стены замыкали море со всех сторон, пологая волна не теряла размаха: выкатываясь от посудного поставца с того края горницы, выливаясь с его открытых заставленных оловянными тарелками полок, волна катилась к двери и здесь, нисколько не стесненная узостью, распадалась в тумане, светящиеся клочья которого вздымались Золотинке по пояс. По темному сложенному скрещенными балками потолку бежали, ломаясь и сплетаясь, светлые солнечные жгуты отраженного волнами сияния. Но напрасно было бы искать самое светило и небо – ничего, кроме моря, изумрудного его клочка, заключенного в четыре стены, как в клетку.