Приют героев - читать онлайн книгу. Автор: Генри Лайон Олди cтр.№ 101

Старческая болтливость?

Или тонкий намек на осведомленность в «Деле о сгинувших квесторах»?

Гросс оказался чудесным рассказчиком. Следуя его словам, воображение живо дорисовывало картинку: мальчишка-чародей млеет от восторга, находясь рядом с выдающимися людьми современности – мудрец-отец, аристократ-герцог, гений-магистр. Его высочество счастлив вдвойне: он не понимает ничего из заковыристых откровений гения, и купается в блаженном непонимании, словно в ароматной ванне. Так бывает: казна, границы, политика, альянсы-мезальянсы, сварливая жена… И вдруг открытие иной жизни, без казны, границ и политики, жизни чужой, недоступной и загадочной. Прикоснуться к чуду – уже счастье. Маг Бруно Клофелинг доволен: здесь, в цитадели, не надо устраивать ежедневный балаган со столоверченьем и вызовом духов. А Хендрик Високосный, магистр свеженького, еще горячего Ордена Зари, часами излагает умопомрачительные теории, после долгого одиночества радуясь присутствию слушателей, благодарных и отзывчивых.

Трое в Цитадели, не считая юноши Эфраима.

Рыцари Ордена, пустоголовые забияки, уж точно не в счет.

– Магистр… э-э… Хендрик был целиком поглощен исследованиями. Мания особого рода, если угодно. Иногда я думаю, что это он заразил меня своим интересом – такая страстная увлеченность передается окружающим. В происходящем крылась смешная трагичность: Хендрик Високосный создавал теорию «омфалосов», которые лежат в основе личностного микрокосма и оказывают решающее влияние на многоцветность внешней оболочки…

– «Омфалосы»?

Вигилла знала смысл древнего слова. Омфалосами геоманты называли священные места, центры космических вибраций маны, где обычно возводили храмы. Именно поэтому Орден Зари обозначил артефакт, переходящий из рук в руки, как «омфалос», пытаясь тем самым поднять его значение в глазах окружающих. Но гроссмейстер Эфраим, вспоминая покойника-магистра, подразумевал под омфалосами что-то другое, не имеющее касательства к геомантии.

– Этим словом Хендрик… хм-м… Високосный определял скрытую суть человека. Если угодно, ткацкую мастерскую, откуда берут начало все нити тени, имени и духа. Милочка, чародеи с мощным резервом маны, подобные нам, взламывают любое явление, как захватчики ломают тараном ворота крепости. Мы идем снаружи вовнутрь, преодолевая сопротивление каждого защитного рубежа. В этом наша сила – и наша слабость. Семанты, слабые и хрупкие, действуют иначе. Они идут на дно, в сердцевину – в пуповину! – и потом, по ниточкам, связям и значениям, выбираются наружу. Им не разбить наголову заградотряд копейщиков, не разнести ворота в щепки и не прорваться в башню. Но они сразу оказываются в цитадели – в укромном погребе с запасом продовольствия или в нужнике на задворках… В этом их слабость – и их сила. Так вот, магистр… э-э… ну, короче, магистр утверждал, что видит омфалос человека, пуповину личности, как каморку с тремя старушечками-ткачихами. И нити у этих ткачих двух цветов: черного и белого. Дальше начинается сугубая теория, и я не хочу мучить вас умствованиями давно минувших дней.

– Вы говорили о смешной трагичности…

– А разве это не трагикомедия? Хендрик Високосный с наслаждением теоретизировал, а Губерт Внезапный с еще большим наслаждением бурно воплощал теорию в реальность. Так, как это в силах сделать взбалмошный, порывистый, простоватый, но искренний вельможа. Орден Зари, черно-белые рыцари, забавные турниры – позже, после смерти герцога, они трансформировались в не менее забавные квесты… Двуцветность чистых начал обернулась двуцветностью плащей, идеалы – игрой в войну; «омфалосы», зерна личности, воплотились в нелепом Пупе Земли. Возможно, предвиденье этого и привело… м-м… магистра к роковому шагу с балкона. Хотя я полагаю, что Хендрику помогли сойти вниз, за перила. Есть много коварных способов, а семанты – самые слабые маги на свете, они не умеют сопротивляться или упреждать.

– Вы думаете, смерть магистра – результат покушения? Кто мог желать смерти безобидному теоретику? Зная, что этим навлечет на себя гнев и месть всесильного герцога…

– Кто? Например, герцогиня. Флора д'Эстремьер не остановилась бы перед убийством, если бы это несло выгоду. Нанять умелого кобника-аконита, заказать отраву, от которой у человека, стоящего у перил балкона, возникнет, скажем, тошнота и непреодолимое желание наклониться вперед, облегчая желудок… Я не мастер ядов, но при наличие досуга и желания без особого труда подобрал бы соответствующие компоненты.

Прежде чем допить кубок и отправиться спать, гроссмейстер Эфраим сказал странную вещь. Во всяком случае, Анри не уловила связи между повестью об омфалических теориях и финальной репликой некроманта:

– Эти события, милочка, и привели к тому, что я заинтересовался некромальным родовспоможением. Да, в судьбе случаются удивительные казусы. Хендрик Високосный падает с балкона, сам или при помощи доброжелателей, а юный Фрося ломает семейную традицию, поступая на факультет некромантуры университета в Патрихе. Извините, я совсем заговорил вас. Покойной ночи!

– Покойной ночи, ваше чернокнижие!

…ты спишь.

Ты стоишь у перил балкона, высоко-высоко над землей, глядя в небо. На тебе старомодный мужской костюм: камзол подбит ватой, стеганые штаны до середины бедра, чулки, туфли с длинными носами, берет, плащ… Плащ очень длинный, из плотной ткани в черно-белую клетку. Он похож на игральную доску для «крультанга», раскрытую перед началом партии, когда фигуры еще спят в братском ящичке, а игроки мысленно шлют друг другу пожелания скверных гамбитов и безнадежных эндшпилей.

Ты опускаешь взгляд.

Внизу, на плитах двора, стоит Конрад фон Шмуц. Он разодет, как вельможа прошлого века, вооружен церемониальной шпажкой, с которой уже снился тебе однажды, в венчальном храме. Слегка навеселе, барон машет рукой, приветствуя или приглашая спуститься, и вдруг меняется в лице: узкий длинный лик обрамляют льняные локоны, завитые на концах. Меняется и имя, вернее, сперва изменения претерпевает титул: не его светлость, но его высочество, не барон, но герцог.

Ты, Хендрик Високосный, смотришь сверху вниз на Губерта Внезапного, и ничему не удивляешься. Это просто в Чурихе добились успеха, и у ваших теней отросли двойники – тень давно умершего магистра, тень давно умершего герцога, пятого из рода д'Эстремьеров. Ваши имена отбросили в прошлое тени, узкие, как боевые клинки, глубоко проникнув в плоть имен чужих. Такая путаница бывает, особенно во сне. Во сне случается всякое. Утонув в трясине видений, можно оказаться кем угодно, особенно если старый некромант перед сном наболтал сорок бочек каторжан, и воспаленный рассудок трансформирует повесть Фроси в череду образов – вещих, лживых и нейтральных.

Сон-оборотень, сон-пифия.

Слишком яркий, слишком пронзительный.

К твоему сердцу привязана струна. Суровая, беспощадная, сделанная из ядовитого серебра. Тебя подташнивает от ее запаха. Кто-то далекий, смеясь хриплым смехом злой колдуньи, вертит колок лютни, натягивая струну все туже, повышая звук до визга, вынимая сердце из груди, заставляя наклоняться вперед, над перилами, через перила – сперва в небо, а потом и в землю.