Синайский гобелен - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Уитмор cтр.№ 72

ВСЕ СУДА В ЭГЕЙСКОМ МОРЕ ПЕРЕДАЮТСЯ В ВАШЕ РАСПОРЯЖЕНИЕ ДЛЯ ВЫВОЗА БЕЖЕНЦЕВ ИЗ СМИРНЫ.

Никому не известный человек, бывший в ХСМЛ мальчиком на побегушках, стал командующим всего греческого флота.

За два рейса Дженнингс вывез пятьдесят восемь тысяч беженцев. Английские и американские ВМС тоже начали эвакуировать беженцев, и к концу октября их было вывезено двести тысяч. К концу года около миллиона людей бежали из Турции в Грецию, привезя с собой эпидемии тифа, малярии, трахомы и оспы.

Количество погибших в Смирне достигло ста тысяч человек.

Или, как сказал американский консул в Смирне: я вынес из всего этого одно-единственное впечатление — чувство крайнего стыда за принадлежность к роду человеческому.

Или, как сказал один американец, работавший в Смирне учителем: некоторые люди здесь повинны в недозволенных актах гуманизма.

Или, как сказал Гитлер за несколько дней до того, как его танковые части ворвались в Польшу: в конце концов, кто сегодня вспоминает об уничтожении армян? Мир верит только победителям.

* * *

Стерн в конце концов сумел их вывезти. Ночью они вышли в море на маленьком суденышке, Сиви и Тереза забылись тяжелым сном на койках в трюме, то и дело будя друг друга своими причитаниями, Стерн и О'Салливан сидели на палубе, привалившись к рубке, а Хадж Гарун пристроился на носу, откуда ему открывался беспрепятственный вид на море.

Море было спокойным, редкие волны тихо покачивали лодку, и только один из путешественников не спал в ту ночь до самой зари, и его не тревожили кошмары, в отличие от его спутников. Потому что, в отличие от них, он ехал домой и дома своего никогда не менял.

Они могут плести резню на улицах, но какое это, в конце концов, имеет значение? Ведь другая ткань, ткань жизни, тоже сплетается нескончаемо, и когда они сжигают один город, из руин поднимается другой. Гора становится только больше и еще величественнее возвышается над равнинами и пустынями.

Хадж Гарун посмотрел на свое родимое пятно. Теперь оно поблекло и стало вновь размытой полосой темных и светлых узоров, картой без границ. Он обернулся на двух спящих на палубе. Прислушался к мучительным возгласам внизу и печально покачал головой.

Почему они не поняли?

Было же так ясно.

Почему они не увидели?

Исполненный счастья, Хадж Гарун повернулся к востоку, где занимался тусклый свет утренней зари. Он поправил свой шлем, аккуратно разгладил одежду. Город мог появиться в любую секунду, и он хотел приготовиться, чтобы быть достойным этого восхитительного зрелища.

Он торжественно ждал. С гордостью искал на горизонте блики Священного города, старых крепких стен и тяжелых ворот, сверкающих куполов, башен и минаретов, несокрушимых, всегда золотых в первых лучах дневного света.

Жест. Фотография. И смерть.

Так закончилось путешествие Стерна, в пустыне в окрестностях Каира, где они с Мод сидели, проговорив всю ночь до рассвета.

После этого тоже были события, сказал он. Возможно, тебе будет интересно про них услышать.

Нет, и так уже слишком. На сегодня хватит.

Но я должен сказать о них сейчас, да и вообще, это хорошие новости. После нашей первой встречи в Турции я съездил в Иерусалим и повидался с Джо. Я сказал, что на самом деле ты рассталась с ним в 1921 году потому, что боялась его потерять. Потому что очень любила его и боялась потерять эту любовь, как это бывало с тобой раньше.

Не надо, Стерн. Все это уже давно в прошлом.

Нет, послушай, он все понял. Он сказал, что не может вернуться, но что он понимает тебя. Потом мы говорили о Синайской Библии. Он перед тем искал ее двенадцать лет до самого 1933 года, она стала для него смыслом жизни. Я, конечно, зная об этом, и я тогда сказал ему, где искать. В Армянском квартале.

Так ты всегда знал, что она там.

Да.

И все-таки сам никогда ее там не искал.

Нет. Я не мог. У меня всегда было ощущение, что найти ее должен не я. И все равно после нашего разговора он сказал, что думает прекратить поиски и уехать из Иерусалима.

Почему?

Так должно было случиться из-за того, что я ему рассказал о тебе. Потому что время обманывает нас, и что бы он там ни говорил, он никогда не переставал любить тебя. На самом деле ему не нужна была Синайская Библия, ты же знаешь. И все эти разговоры о деньгах и власти, и его злоба на меня, даже ненависть, особенно в Смирне, — все это на самом деле был не он. Я прекрасно помню, как когда-то много лет назад мы разговаривали обо всем этом. Был канун Рождества, мы сидели в арабской кофейне в Старом городе. Шел снег, на улицах было пусто, перед Смирной мы еще дружили, он даже советовался со мной. Он рассказал про вас с ним, я высказал свое мнение, и тогда-то он впервые на меня разозлился. Я, конечно, понятия не имел, кто та женщина, что ушла от него, но я видел, что он ошибается, и потому он порвал со мной потом, потому что знал, что я знаю, и стыдился этого. В нем росло чувство обиды именно потому, что мы раньше близко общались, вот и все. Он тогда никому не хотел верить, он как будто бы снова ушел в горы, совсем один. В общем, после нашей встречи в тридцать третьем он разорился, проиграл все, что у него было. Он хотел потерять все. Ты же знаешь, что он очень разбогател?

Я слышала.

Да, это все его невероятные комбинации. Он нарочно продул в покер двум темным личностям больше миллиона фунтов, но это уже совсем другая история. Послушай лучше вот что. Он поехал в Ирландию и выкопал свой древний штатовский кавалерийский мушкетон на заброшенном кладбище, там, где он зарыл его перед тем, как стать Бедной Кларой. Он пошел с ним на заброшенный участок в Корке, где сидел в лохмотьях перед тем, как уехать из Ирландии. Выбрал для этого очередной после-пасхальный понедельник и сидел там весь день, слушая чаек и глядя на три шпиля Святого Финнбара, и к концу дня принял решение уехать вновь. Как сам он написал в письме, он почувствовал, что наконец договорился с Троицей. Тогда он отправился в Америку, ни за что не догадаешься куда.

На Юго-Запад?

Да, ты прекрасно его знаешь, ему нужна была пустыня, он все еще помнил тот месяц, который вы провели вместе на Синае. Он поехал в Нью-Мексико. А точнее, в индейскую резервацию. Назвался индейцем и вскоре стал главным шаманом резервации.

Мод улыбнулась. Джо? Шаманом?

Она смущенно посмотрела вниз, на песок.

Кажется, я никогда не говорила об этом, но ему всегда не давала покоя мысль, что у меня бабушка из индейцев. Он все время расспрашивал о ней. Чем она занималась, как выглядела, все подряд. Уж не знаю, что он там себе воображал, но лицо у него в такие моменты было, как у маленького мальчика.

Она вдруг отвернулась. Рассказывай дальше, сказала она.