Год Черной Лошади - читать онлайн книгу. Автор: Марина и Сергей Дяченко cтр.№ 206

— А, собственно, коли Рыцарь Печального Образа взялся подражать Амадису, — беспечно заметил Санчо, — почему до сих пор мне не попадались книжицы «Дон-Кихот против великанов», «Возвращение Дон-Кихота», «Клетка для Дон-Кихота», «Страсть Дульсинеи» и так далее?

Авельянеда запнулся. Крякнул:

— Любезный Санчо… Это были бы слишком печальные книжки. Жизнь слишком грустна сама по себе, чтобы читать романы с плохим концом… Читая книжки про Амадиса, мы радуемся его подвигам, а стало быть, получаем заряд положительных эмоций, — сосед назидательно поднял палец. — Кроме того… ведь, если говорить откровенно, сам «Дон-Кихот» написан из рук вон плохо. Такое впечатление, что автор его ни разу не перечитывал… Оруженосец Санчо появляется в пятой главе, а пословицами начинает сыпать в девятой! А как меняются персонажи по ходу романа? В начале и в конце — это же абсолютно разные люди! Это авторский, извините меня, непрофессионализм, неумение раскрыть характер героя… И эти скучные вставные новеллы! Нет, романы про Амадиса пишут профессионалы, они думают о читателе, и читатель платит им доверием и любовью…

— Книжки про Амадиса забываются на второй день, — сухо возразил Алонсо. — А Дон-Кихота помнит всякий, кто хоть раз слышал о нем.

Авельянеда прищурился:

— А зачем тогда, сеньор Алонсо, вы собираете вашу замечательную библиотеку? Только ли это дань традиции, основанной вашим известным предком? Или все-таки сами нет-нет да и почитываете? А? Не смущайтесь, сеньора Альдонса, все мы грешим слабостью к рыцарским романам, и только сноб стыдится признаться в этом… Кстати, насчет Дон-Кихота, как он «живет в памяти народной». Знаете, что мне сказали мои племянники, десяти и одиннадцати лет, когда я однажды спросил их, кто такой Рыцарь Печального Образа? Они сказали — «такой сумасшедший смешной старик, который носил на голове бритвенный тазик»!

В наступившем молчании Альдонса вдруг рассмеялась:

— Браво, сеньор Авельянеда. Устами, как говорится, младенца… только скажите мне, куда девать те письма, что пачками приходят к нам в дом накануне двадцать восьмого июля? Люди всей Испании восхищаются семейством Кихано и просят нового Дон-Кихота освятить своим пребыванием их кров…

— Но ведь приходят и другие письма, — улыбнулся Авельянеда.

— Откуда вы знаете? — искренне удивилась Альдонса.

Авельянеда закашлялся:

— Это естественно… Где слава — там и хула… Особенно когда слава сомнительного свойства. Поколения моих предков, носивших фамилию Авельянеда, жертвовали на приюты, на больницы, на дома призрения… Подавали бедным… Вообразите, скольким людям помогло мое семейство за века своей истории! Скольким людям оно реально, по-настоящему, помогло! Бескорыстно — не ради славы, не ради писем от восторженных поклонников…

Авельянеда встал. Демонстративно вытер губы:

— Благодарю за прием… Значит, «Амадиса против Фрестона» можно у вас попросить?

— Фелиса, найди для сеньора Авельянеды «Амадиса против Фрестона», — с милой улыбкой распорядилась Альдонса.

Авельянеда вышел, раскланиваясь и сопя.

* * *

Цикады за окном.

Гладкий деревянный стол, с которого Фелиса уже собрала посуду; влажная столешница, запах мокрого дерева, и годовые кольца лежат причудливым узором, и можно проследить каждый год, прожитый деревом перед тем, как его превратили в стол…

Пусто. Гости разошлись, и Санчо тоже ушел к себе в комнату.

Цикады.

— …Как их всех раздражает Дон-Кихот… когда он не хочет по своей воле занимать место шута. Как раздражает… Альдонса, ты меня слышишь?

— Слышу, — после долгой паузы.

Алонсо потянул за потайной шнур, и гобелен с изображением печального старика уступил место портрету смеющегося Дон-Кихота.

— Ты знаешь, Альдонса? Что я хотел сказать… Почему вот он, Рыцарь Печального Образа, почему он превзошел славой всех своих потомков? Которые, согласно традиции, тоже пускались в путь?

— Потому что он был первый.

— И это тоже… Но все-таки, Альдонса… вот посмотри на него. И посмотри на них, — Алонсо обвел рукой комнату, указывая на портреты предков. — Тщеславный Мигель Кихано, подражатель Алонсо Кихано-второй… Селестин, Кристобаль, Алонсо-третий… Диего… А Рыцарь Печального Образа был одновременно фанатиком, средоточием благородства, дураком, мудрецом, сумасшедшим, философом, честолюбцем… Альдонса, как я ему завидую.

— Ты тоже хочешь быть всем на свете… в одном флаконе? — спросила она нарочито цинично.

— Нет… Я завидую ему, потому что он, отправляясь в дорогу, верил.

— В великанов?

— В благородство, Альдонса. И в свое высокое предназначение. Он шел на подвиги, а я… иду на унижение.

Стало тихо. Беззвучно смеялся с портрета Рыцарь Печального Образа.

— Альдонса?

— Что ты хочешь, чтобы я сказала тебе?

— Альдонса… Я себя чувствую ужасно старым. Выжившим из времени. Раньше людям хотелось счастья. Теперь им хочется удовольствий, комфорта… приятности. Во времена Дон-Кихота, — Алонсо кивнул на портрет, — над рыцарством уже смеялись. Но сейчас… сейчас стократ хуже, Альдонса. Я отправляюсь в дорогу. Нет, я выхожу на манеж… в маске клоуна. Черт, черт… Ты ведь знаешь, я не боюсь смерти. Я боюсь унижения. Которое обязательно будет. Потому что это путь Дон-Кихота, иначе нельзя… Извини, что я тебе все это говорю. Но с кем-то же я должен поговорить перед отходом?

Альдонса молчала.

— Не молчи… Скажи что-нибудь.

— Что?

— Что хочешь.

Альдонса через силу улыбнулась:

— Как ты думаешь… Если бы Рыцарь Печального Образа знал, на что идет и каким будет его путь на самом деле — он оседлал бы Росинанта?

— Это ненужный вопрос, — сказал после паузы Алонсо.

Альдонса кивнула:

— Ты хочешь, чтобы я уговаривала тебя? Уговаривала ехать? После всего, что пережито, после того, как погиб твой отец?

Он покачал головой:

— Я хочу, чтобы ты меня… уходя, я должен знать, что ты меня понимаешь.

Она подошла. Положила руки ему на плечи.

Но опять не сказала — ничего.

* * *

Дом продолжал удивлять его, и Санчо нравилось удивляться. В одну и ту же комнату можно было идти долго, через переходы и коридоры, мимо ряда окон-бойниц, спускаясь и поднимаясь винтовыми лестницами — и можно было попасть в одно мгновение, просто отодвинув неприметную портьеру. Дом, служивший жилищем многим поколениям Дон-Кихотов, не мог не перенять некоторой странности, сумасшедшинки; каждый новый хозяин что-то пристраивал и перестраивал, проламывал стены и замуровывал двери. Дом носил на себе следы этого хаотичного строительства — и вместе с тем на нем лежала печать бедности, ветхости, надвигающегося запустения.