Год Черной Лошади - читать онлайн книгу. Автор: Марина и Сергей Дяченко cтр.№ 165

Безмолвие. Безличие. Ивар, улыбаясь, смотрел в огромное, на всю стену, лицо отца, и кто-то внутри головы возмущенно твердил: улыбка неуместна. Сожми губы, улыбка неуместна, это неправильно!..

Рука Барракуды медленно выпустила его плечо. Ивару сразу же показалось, что он чего-то лишился — чего-то важного… Поддержки, что ли?

Безмолвие. Гнетущая тишина. Командор Онов теперь смотрел на сына — на Ивара, и только на него. Под этим взглядом с Иварового лица сползла улыбка — и он вдруг почувствовал приступ стыда. Все эти люди смотрят на него, и каждый думает: вот мальчик, от которого отказались во имя высших интересов. Вот мальчик, сын отца, принесшего сына в жертву принципам.

— Ивар, — сказал Командор Онов. — Без тебя я не стану жить.

Безмолвие. Ивару захотелось отвернуться — но глаза отца вдруг сделались больными и умоляющими. Кто знает, что он хотел сказать — прости, не могу иначе, не могу, долг, может быть, суждено увидеться, твоя мать, ты так похож на свою мать, Саня, нет уже Сани, не могу иначе, долг, прощай…

И, не в силах выносить больного кричащего взгляда, Ивар пробормотал примирительно:

— Нет, ничего… Конечно…

Экран пошел гаснуть — глаза отца таяли, таяли, и экран обернулся огромным вогнутым зеркалом, в котором застыла обмеревшая толпа; Ивар успел прошептать что-то вдогонку уходящему отцу, когда всеобщее оцепенение прорвалось грохотом откинутой двери.

На пороге стоял Никола, и лицо его казалось лицом счастливого пьяницы:

— Есть! Есть, р-раздери!.. Машинка прошла тесты, а я что говорил, а?!

Все в той же тишине Милица швырнула в воздух свой обруч с синим камушком. Потом поймала и швырнула опять.

…Сдернутый с места лагерь кочевников. Толпы повозок, ржание лошадей, подобное истеричному смеху, смех, подобный ржанию, горы тряпья на месте опрокинутых шатров, оскаленные белые зубы, веселый кураж на грани паники — и почти осязаемое присутствие близкой возможной смерти. Всеобщее единство на грани коллективного помешательства.

Исход…

Они уносили все, что могли унести, и безжалостно бросали все, что можно было бросить. Из горячечной суматохи этих часов память Ивара сохранила только безымянную руку в перчатке, последовательно расправлявшуюся с безымянным же пультом — все функции в положение «ноль». Мертвечина.

Барракуда оказался запаянным в глухой черный комбинезон с откинутым забралом шлема; на поясе его обнаружилась потертая кобура, и ее содержимое выпирало наружу краем ребристой рукоятки. Рядом с кобурой болтались на цепочке два светлых металлических браслета; Ивар не поверил глазам. Наручники? Или померещилось?

Барракуда рвался на части.

Казалось, десять разных человек мечутся по бывшему Поселку, развороченному, как тело на операционном столе. Барракуда смеялся; он казался довольным и счастливым, он излучал уверенность и силу, и в его присутствии муторные хлопоты накануне неведомого оборачивались почти праздником; потом предводитель тигардов надолго замирал, приникнув к окну встреченного по дороге монитора, и тогда Ивар видел, как по белому подбородку течет струйка крови из прокушенной губы.

В какой-то момент Ивар с Барракудой оказались в самой шахте корабля — Ивар поразился, потому что никогда не видел судов такого класса. Это было-таки грандиозное сооружение — даром что на соплях… Хотя, может быть, и не на таких уж соплях — кустарно, нестандартно, но тест не врет… Если машина прошла тест — ей можно доверить жизнь…

Впрочем, одно прямое попадание в шахту сможет прервать полет еще до начала. Они понимают это — и они идут на это. Надеются… И в суматохе сборов успевают проститься. Огромный вокзал, где пассажиры прощаются не с провожающими — друг с другом…

А потом и суета, и лихорадочная спешка вдруг оборвались; к проему люка полз Черный Камень, снятый с постамента, окруженный множеством предосторожностей, обернутый тончайшей сверхпрочной сеткой. Широкоплечий старик, выполняющий обязанности служителя, шагнул вперед:

— Очистим же наши мысли от сиюминутного, изгоним из помыслов неуверенность и страх, обратимся душей…

На погрузочной площадке собрался, кажется, весь Поселок; плотным кольцом стоя вокруг Камня, люди сосредоточились на своем странном ритуале. Сосредоточились, заставив себя забыть о времени, протекающем сквозь пальцы, приближающем неминуемый штурм, пожирающем шансы на спасение:

— Обратимся душей к святыне… не зная иных мыслей. Не зная суеты…

Стоя рядом с отрешенным Барракудой, Ивар видел, как мучительно борется с собой молодая девушка, стоящая по правую руку от старика; изо всех сил пытается обратиться к святыне — и не может, придавленная знанием об утекающем времени, о недовершенных сборах, о том, что все равно не успеется…

И все они — весь поселок — смотрят на нее и ждут. И текут секунды, отдаляя успех и неминуемо приближая всеобщую гибель. И бледное девушкино лицо делается темно-красным, и на глаза наворачиваются слезы…

Ивар успел подумать, что на чей угодно трезвый взгляд тигарды ведут себя, как умалишенные. И даже ощутил смутное раздражение — ну какая разница?! На что они тратят драгоценное время — на никому не нужную формальность?!

А потом девушка овладела собой. И сразу успокоилась, и глаза ее на мгновение сделались совершенно безмятежными, глубокими и счастливыми; только на мгновение, потому что уже в следующую секунду обряд завершился, уступив место спешке — еще более лихорадочной, напряженной, злой.

В какой-то момент запыхавшийся Ивар споткнулся и отстал; Барракуда вернулся за ним, чтобы схватить цепкой птичьей лапой не за шиворот — прямо за горло:

— Я же ПРОСИЛ быть рядом! Я НЕПОНЯТНО объяснил?!

Ивару захотелось закрыть лицо — ему показалось, что его сейчас ударят. С трудом сдержавшись, он заставил себя не отводить глаза:

— Не бойтесь, я не убегу.

Барракуда отшвырнул его — Ивар ударился затылком о стену, но смолчал.

— Перед стартом, — глухо сказал Барракуда, — я выведу тебя к воротам. А сейчас мне нужно, чтобы ты был при мне… Будь добр делать то, о чем тебя просят.

Ивар потерял счет времени; пот заливал ему глаза, Барракуда тащил его чуть ли не за шиворот, остро пищал зеленый огонек переговорного устройства, и лихорадочно перемигивались пестрые экраны, и стремительно приближался последний срок, самый последний, назначенный Командором срок…

Потом Барракуда вдруг сделался совершенно равнодушным, безвольным, ватным. Оттолкнул кого-то, жаждущего его помощи, и двинулся прочь — Ивар волочился следом, как собачонка на коротком поводке. Глядя себе под ноги, Барракуда свернул в какой-то безлюдный тупик; взглянул на мальчика, как на случайного прохожего, все так же равнодушно отвернулся и отошел в темный угол.

Ивар стоял, не решаясь сделать и шага; под ногами Барракуды захрустело битое стекло, потом хруст оборвался.