Во славу Блистательного Дома - читать онлайн книгу. Автор: Эльберд Гаглоев cтр.№ 29

Не стану я здесь свои приключения заново пересказывать. Выложил ему все и когда завершил, горло решил промочить. И вот, в момент промачивания, вдруг осознал, что реакции Тиваса не слышу. А он сидит, глаза полуприкрыл и вроде как в себя вслушивается. Послушал он сам себя. Молча. А потом, похоже, сам себя и выматерил. Тоже молча.

В общем, ведь Тивас эту сказку читал и, что характерно, совсем не как досужий любитель. А как хорошо квалифицированный исследователь он, признаться, просто не мог поверить, что информация лежит прямо на поверхности, а вернее, не мог даже подумать, что коварные вагиги так вот просто и рассказали правду не только о своем происхождении. Нет, они ведь открыли большую тайну. Потому то Тивас и сейчас не очень верил. А так... Конечно, вагиги чудо. Но чудо, скажем так, не совсем прекрасное. И тем более, не совсем даже чудо. А если без дураков, то многие, очень многие жизни бы отдали за то, чтобы хотя бы дети о вагигах вспоминали, как о страшной сказке. И многим очень хотелось вышвырнуть их не только из своей жизни. Но и вообще из жизни. Всех.

А тут все на поверхности. Собери эти зеркала. Поставь их правильно. И все. Или не все. Но нигде и никогда, а в этом Тивас не сомневался, не встречалось упоминания о ком-либо, кто пожелал бы собрать эти зеркала, уж деяние такого масштаба осталось бы замеченным – а это деяние, ведь зеркала чудовищно древние. А, следовательно, и не менее чудовищно дорогие. Артефакты такие у простых людей не хранились. А из непростых людей мало кто со своим имуществом добровольно расстаться пожелал бы.

Нет, не было упоминаний о таком коллекционере в местной исторической литературе. Но вот теперь... Зря я на Сергея Идонговича грешил, зря. Совсем не просто так просидел он сегодняшний день в гостеприимном отеле тетушки Марты. Он уже с кем только здесь не пообщался. И тенденцию отследил. Не мы одни вдруг зеркалами заинтересовались. Тут я, конечно, виноват. Зеркала мы ведь не сами искать начали. С рогоглазых подачи. Это они, злодеи, целую акцию разработали, не побоялись с большим лордом скандал устроить. Теперь сиди вот и думай. Для чего? То ли замок захватить, пользуясь, случаем. То ли вообще замок – цель второстепенная. А основной целью как раз таки зеркало и являлось. Уже ведь после того, как нападение было отбито, какой-то заплутавший отряд, не считаясь с потерями, рвался к зеркалу. Мало ли их в замке Шарм“Ат попадалось. Строении куда как сложном. Нет, именно это понадобилось. Да и перстенечек, что так дуром достался! Я невзначай посмотрел на него. А тот спокойно умывался теплыми сполохами. Волноваться ему было нечего. Дракончики рядом, котятки с дядькой драконом тоже. Чего ему нервничать. А если?

– Тивас, а про перстенечек вот этот ничего не скажешь?

– Действительно, стоит посмотреть. А то все времени не хватало.

Я снял перстенек с пальца, и поверите, нет ли, но показалось мне, не хочется ему в чужие руки.

И сразу, как только коснулся он ладони Тиваса, затрепетал тревожный глазок, родню свою отыскивая. А Тивас вглядывался в него напряженно, внимательно.

– Просто достань зеркало из кармана.

Я послушался. И вещицу совершенно ощутимо потянуло к перстеньку. Да и дракончики сделались какими-то встревоженными.

– Надо поговорить с кем-нибудь из этих арфанов. Предметно поговорить, – очень задумчиво сказал Тивас. Поводил ладонью с перстнем из стороны в сторону, не сводя глаз с зеркальца. – А ведь они родня. Их, похоже, одна рука делала.

И тут нашу содержательную беседу прервали. В дверь негромко постучали. В ответ на предложение войти, у нам заглянула та самая милая девушка, что привела нас сюда.

– Вас спрашивают, – сообщила она.

Я даже не стал интересоваться, кого именно. А Идонгович несколько виновато посмотрел на меня – помогла-таки терапия – и предложил немного погулять по залу. В шпионские дела руководства вмешиваться я не стал и потому, сделав значительное лицо, территорию покинул.

На сцене опять что-то танцевали. Опять что-то в меру эротическое.

А в широком зале роились наемники. Наемники. Псы войны. Моя лучшая сволочь. Серые гуси. Как только не называют этих странных людей странной профессии. Они не те, что бьются за Родину. Они те, что бьются за деньги.

Наемники. И на моей, и на Саина долгой памяти это слово произносили с разным выражением. С ненавистью. С презрением. С надеждой. С верой. Вообще удивительно, но к людям военных профессий во время мира всегда относятся с неким флером брезгливости, презрения, про них рассказывают анекдоты, смакующие их тупость, ограниченность, корыстолюбие. Называют нахлебниками. «Умные люди в тылу нужны». «А эти сапоги...». «Казарма». И лощеные молодые люди, прекрасно разбирающиеся в современной философии, иронизируют над их прямоугольным юмором.

Но, к сожалению, всегда почему-то наступает время, когда необходимы бывают такие прямоугольные, которые «врастают в землю тут». И тогда им прощают и их грубоватый юмор, и однобокую образованность.

А наемников презирают. Ненавидят. Принимают законы о том, что наемник это плохо. Это ай-ай-ай. Политики. Патриоты. Но сами не хотят, или не могут, или не умеют зубами вцепиться за рубеж. И вдруг наступает время. Не самому же идти рубиться, кто-то должен народу дорогу в светлое завтра показать или представить свою страну на международной арене. И не сына же своего посылать. Нет. Уж лучше тряхнуть мошной, чтобы чужие сыновья умирали. Вы видели, чтобы должник кредитора любил? Вот вам все объяснения. И грязны они, и чудовища, но только воюют за меня, за мой счет. И чем меньше их останется, тем меньше платить надо.

Всякое про наемников сказать можно. Всякое. А вы видели, как три десятка гундабандов разворачивают коней, чтобы закрыть деревушку, жалкую прибрежную деревушку от двух щук фандо. Кому-то девчушка на улице младшую сестренку напомнила. А на щуке шестьдесят секироносцев. Так, просто пограбить, покуражиться. И ведь отбили же. Отогнали. Любят фандо неистовую смелость. Уважили.

А вы видели, как двадцать русских мужиков насмерть стоят, удерживая мост, по которому уходят беженцы-сербы? Никому из этих двадцати не знакомые. А регуляторы стоят на том берегу. Приказа нет. И держат, пока тысячи на другой берег переходят. А потом, когда из этих двадцати шестеро выживших, на которых места целого не осталось, тоже через мост перебираются, им за место в госпитале предлагают заплатить.

Видели!?

И не надо вам такого видеть, потому, как гораздо легче спится.

Так что всякие они. Разные. Хорошие. Плохие. Всякой, так сказать, твари по паре.

Чудеса, сделал всего один шаг и попал из тишины и спокойствия академической, ну, почти академической, беседы в шумное коловращенье большого зала. И в зале роились вояки. Подсказки Саина пришлись весьма кстати, и все, ну, почти все, оказались давними знакомцами. Причем со многими приходилось бывать как по одну, так и по разные стороны щитов.

Конечно же, превалировали некогда светло-коричневые куртки, плотно сидящие на высоких крупнотелых мужчинах. На зрелых таких, выслуживших имперский пенсион ветеранах. Основу армии Блистательного Дома всегда составляла тяжелая пехота, и неудивительно, что выходцев из Бирагзанга охотно брали в привилегированные полки. Конечно, если твой дед и прадед таскали здоровенный щит и тяжеленное копье, причем долго, то по наследству передается достаточно специфичный мышечный каркас. Тем более, что среди десятников и сотников попадалось немало обитателей Бирагзанга, хорошо знавших, что из земляков вояки получаются быстрее, чем из пахарей. Даже если тем частенько приходится браться за оружие. Ну и наследственность. Из этих парней выходили отличные десятники и сотники. Хребет любого войска. В армии Блистательного Дома натаскивали хорошо, и потому выслужившим пенсион сорокалетним крепышам всегда находилось место и в дружинах баронов, и в гоардах браннеров, и в манипулах бояр. Мир суров, и умелым воинам работы хватает. В основном были здесь отслужившие из тяжелых сотен Гуляй-Поля. Неприхотливые в одежде, предпочитающие свои потемневшие от промасленной стали подкольчужные куртки любому другому платью, они, тем не менее, любили щеголять широкими плоскими наградными гривнами, привольно развалившимися на бочкообразных грудях. Ну, а что говорить о богато украшенных рукоятях коротких мечей, покоящихся в потертых кожаных, окованных бронзой ножнах! Никто, наверное, сейчас не скажет, откуда взялась эта мода. Но каждый совершенно однотипный пехотный меч, широкий у основания и почти сходящий на нет к острию, должен был иметь свою совершенно оригинальную рукоятку, этакий венец дизайнерского решения.