Это утро застало ее на Бэрроу-стрит среди узких, обрамленных деревьями диагоналей, образующих Вест Виллидж. Элли всегда мечтала жить в этом районе, уютно разместившемся между парком Вашингтон-сквер и рекой Гудзон, удаленном от деловой суеты Файнэншл-дистрикт и центра города и защищенном от выхлопных газов и шума, исходящих от автомобилей, которые выстраивались в очередь на мостах и в туннелях.
Но сегодня в этом очаровательном месте воцарился своего рода хаос. С годами Хэтчер привыкла к такого рода безобразию: полицейские автомобили, пожарные машины, кареты «Скорой помощи», сотрудники полиции в униформе, отрывисто разговаривающие по закрепленным на плечах радиостанциям, люди в штатском и криминалисты, собирающие улики. Это был хаос места преступления, огороженного желтыми лентами, которые отделяли норму от аномалии.
До слуха Элли донеслись обрывки фраз собравшихся зевак. В сопровождении своего напарника Джей Джея Рогана она подошла к ограждению.
— Что здесь происходит? Снимают фильм?
— «Закон и порядок», я думаю. Не тот, привычный, — его вроде как закончили. Но, кажется, здесь все еще что-то снимает Специальный отдел по работе с жертвами насилия, новое элитное подразделение Департамента полиции Нью-Йорка, занимающееся расследованием преступлений на сексуальной почве. А может, это новое шоу — то, которое с блондинкой в шляпе.
Другой зевака обратил внимание присутствующих на блеск полицейских жетонов за ограждением.
— Видите? Все по-настоящему.
— Вроде бы это дом Гвинет Пэлтроу.
— Нет, она жила на Четвертой улице. И к тому же она продала этот дом несколько лет назад.
Элли поняла, откуда взялись все эти сплетни, после того как внимательно рассмотрела особняк, куда их вызвали. Четыре основных этажа плюс цокольный — этот особняк был вдвое больше других, расположенных в этом квартале.
Хэтчер поразили размеры вестибюля, видневшегося сквозь стекло входной двери, покрытой гравировкой. Это помещение явно больше, чем ее гостиная. Причем все пространство было пустым, если не считать круглого столика, на котором стояла ваза с полусотней тюльпанов, и располагавшейся в заднем углу скульптуры, похожей на те, что выставлены в музее Метрополитен. Картину дополняли камин и канделябр размером с «Тойоту Приус».
— Проклятие! — процедил Роган.
В принципе особняк был достаточно хорош и отнюдь не заслуживал «проклятия» из уст Рогана, на которого произвести впечатление не так легко, как на его напарницу.
Женщина, спустившаяся по спиральной лестнице, судя по всему, родилась и выросла в подобном доме. Черные слаксы и асимметричный желтовато-коричневый жакет придавали ей небрежный и вместе с тем изысканный вид. Коротко постриженные в салоне волосы с проседью. Но когда она открыла дверь, ее покрасневшие глаза напомнили Элли о том, что они явились сюда вовсе не для того, чтобы восхищаться образом жизни этой дамы.
Женщина окинула их взглядом:
— Кто вы такие?
— Детективы из Департамента полиции города Нью-Йорк, мэм. Элли Хэтчер.
Элли протянула руку, но хозяйка дома неожиданно схватила ее за предплечье:
— Ну слава богу!
Детектив решила, что женщина сейчас потащит ее к лестнице, но та провела детективов к лифту. Его кабина была обклеена фотографиями, запечатлевшими ключевые моменты истории Нью-Йорка семидесятых и восьмидесятых годов. Владелец бара, пишущий на стене своего заведения во время блэкаута
[1]
1977 года: «Нет света, нет еды, но море выпивки». «Ramones», выступающие в клубе CBGB. Очередь бездомных, стоящая перед зданием «Миссии Боуэри».
[2]
Джон Леннон в окружении толпы в Центральном парке. Последний концерт Саймона и Гарфанкела. Сорок Первая улица в те времена, когда она изобиловала грязными ночлежками и порнокинотеатрами. Испещренный граффити поезд номер «6». Это был Нью-Йорк, который Элли никогда не знала. Хозяйка нажала кнопку четвертого этажа, и лифт со скрипом двинулся вверх.
— Для вас есть работа. Моя дочь. Я нашла ее. В ванне. Кровь. Вода была такая красная. А лицо — абсолютно белое.
— Извините, мэм, но почему вы все еще здесь? — Элли осознала, что ее слова прозвучали довольно холодно. — Я хочу сказать, что мы обычно изолируем семью от подобной неразберихи.
— Они уже там, наверху, но ничего не делают. Я слышала их разговор. Они не знали, что мне все слышно, но я не глухая. Они мне не верят. Говорят, будто она сама сделала это.
Двери кабины лифта открылись, и взорам вновь прибывших предстали два офицера полиции в униформе — один маленький и толстенький, второй длинный и тощий. Совсем как Лорел и Харди.
[3]
Встревожившись поначалу, они успокоились, увидев жетоны на поясных ремнях детективов.
— Черт возьми, — заговорил длинный. — Мы собирались спуститься, ждали лифт. Наверное, она нас опередила, — попытался он оправдать нерасторопность полицейских наверху, позволивших гражданскому лицу свободно разгуливать по месту преступления.
Роган щелкнул языком, когда офицеры вошли в кабину. Элли догадалась, что ему очень хочется стукнуть их лбами друг о друга.
— Наведите порядок перед домом и выставьте охрану, — сказал он. — Хэтчер и Роган. Прибыли в одиннадцать двадцать семь. Зафиксируйте это.
Для пущей убедительности Джей Джей ткнул пальцем в нагрудный карман толстого полицейского.
Лифт со скрипом поехал вниз.
— Я как раз пыталась объяснить вам, — сказала хозяйка. — Они не воспринимают все это всерьез. Пожалуйста, послушайте меня. Моя дочь не убивала себя.
Глава 3
Верхний этаж особняка занимала отдельная квартира с собственной столовой, гостиной, кухней и длинным коридором, ведущим в заднюю часть здания. Интерьер был выдержан в белом цвете. Ярко сверкали глянцем белые полы, устланные белоснежными ковриками из овечьей шерсти. Комнаты были обставлены мебелью из люцита. Помещения для прислуги выглядели просто шикарно.
— Комната Джулии располагается сзади.
Из глубины квартиры до слуха Элли донеслись звуки шагов, голоса, щелчки и скрип радиостанций.
— А вы, собственно, кто?
— О, простите! Меня зовут Кэтрин Уитмайр. Я мать Джулии.
— И вам никто не говорил, что вы не должны здесь находиться?
— Это мой дом. И моя дочь. Я сказала, что не уйду, пока не приедут детективы, расследующие убийства. Я слышала все, что они говорили о Джулии, и настаиваю: мою дочь убили.