Лишь только уже на улице в пустынной тишине он услышал крики
погони. Он спрятался под арку какого-то дома, и погоня, словно в средневековом
Париже, пронеслась мимо. Восторг охватил его. Сейчас вернусь домой и все это
опишу. Только бы не забыть: Алиса, я, похищенные спиртопродукты… главное, не
забыть, что погоня пронеслась мимо, как в средневековом Париже! Он выскочил
из-под арки и, петляя по переулкам, быстро замел следы. Как хорошо жить в
ночное пустынное время!
Пантелей вынул из ящика и расставил вдоль тротуара все свои
трофеи, все разнокалиберные, и разнофигурные, и разноплеменные бутылки. Он не
сомневался, что кто-нибудь скоро появится и увезет его куда-нибудь из этого
чудного московского переулка, где прохладные и безвредные тайны кошками
перепрыгивают с крыши на крышу. В самом деле, не век же ему здесь сидеть.
Четыре хрустальных глаза появились в темной утробе, и вскоре
выехала под фонари огромная «Импала», из которой махала Пантелею пьяная женская
рука.
Любовница Пантелея А.Пантелея швейцарская подданная
мадемуазель Мариан Кулаго…
…прохладные и безвредные тайны кошками перепрыгивают с крыши
на крышу… Только бы не забыть!
…и старый друг Пантелея третий заместитель шестого
вице-президента международного Пен-клуба ехали вместе по ночной невинной
Москве.
Невинная Москва!
Пантелей уселся на край тротуара, рядом со своими трофеями,
изображая из себя уличного торговца. Пусть видят идеологические диверсанты, чем
торгуют в Москве уличные торговцы, каков ассортимент!
– Пантик, Пантик, вот наконец и ты! Теперь ты у нас на
крючке! – завизжала Машка и выскочила из машины.
Она была в своих неизменных джинсах и красной рубашке,
завязанной калифорнийским узлом под свободно шевелящимися грудями, в которых,
конечно, скрывался идеологический заряд необычайной силы. Б-р-р! Между рубашкой
и джинсами поблескивал эпицентр идейной борьбы между Азией и Европой, Машкин
потрясающий живот. Она была очень хороша, как всегда по ночам, когда
перебиралась через пол-литровую отметку.
Затем появились жирафьи ноги в стоптанных башмаках
«хаш-папис», а вслед за ними и все туловище так называемого вице-президента,
который больше походил на спившегося центрового баскетбольной команды. Он
почесал пятерней свой заросший затылок, увидел вдруг всю мою коллекцию,
расставленную на тротуаре, и, дико вскрикнув, отпрянул на шаг.
– Нет, не хочу! Снова ООН? Снова ЮНЕСКО? Хотя бы месяц
можно без этого? Пантик, помоги! Манечка, держи меня за нос!
Мы все трое тут обнялись и спели песенку нашей далекой
весны:
И нам ни разу не привидится во снах
Туманный Запад, неверный лживый Запад…
Итак, поехали! Куда? Подальше! Подальше от Лондона, от
Парижа, от Москвы, поближе к нашей весне, к нашей пьяной безобразной такой
безвозвратной весне. Патрик по-идиотски газовал, нелепо втыкая скорости. Машина
ревела, дергалась, ее организм, расшатанный бесконечной пьяной ездой, очень
страдал. Мы пели теперь славную американскую песенку о тех подонках, что пишут
на райских стенах и потому обречены скатывать свое дерьмо в маленькие шарики.
Пусть катают! А те, кто читает их премудрости, пусть эти шарики жрут! Мы ехали,
пели и рыдали друг у друга на груди, а Машка тем временем, рыдая, проверяла
пальчиками – все ли на месте. Мы долго ехали, пели и рыдали, пока машина не
понеслась на бетонную подпорку гостиницы «Минск».
Хирург-педиатр-ревматолог-кардиолог-фтизиатр
Геннадий Аполлинариевич Малькольмов рассказывает о своей молодости неизвестно
кому неизвестно когда по телефону в неопределенном направлении
Мы трое, Машка, Патрик и я, познакомились в августе 196…
года в госпитале Организации Объединенных Наций в джунглях Катанги. Я приехал
туда в качестве искуснейшего советского специалиста по африканскому
туберкулезу, а Патрик американским костоправом, а Машка, или, как она тогда
называлась, мадемуазель Мариан Кулаго, была христианской сестрой милосердия.
Работа нас там не слишком обременяла: основным нашим
пациентом было немногочисленное племя охотников-пигмеев с Западного побережья.
Каким-то образом пигмеи прослышали о нашем госпитале, об ооновских пайках,
снялись со своих насиженных мест, прошли по джунглям сотни километров и явились
к нам – лечиться. То-то было веселья! Мы их всех госпитализировали – и взрослых
охотников, и детей, и девушек-пигмеек, и старух.
Госпитализировали мы и богиню племени, странное светлокожее
существо с раздутым животом и расползающимся, как две пуховые подушки, задом,
безмолвное существо, лежащее на ритуальной подстилке с раздвинутыми подтянутыми
вверх на петлях ногами.
Любопытно было наблюдать отправление культа Метамунгву (так
звали богиню). Все племя становилось вокруг, женщины отдельно, мужчины
отдельно. Все пели. Мужчины по старшинству подходили к богине для совершения
ритуального полового акта, а женщины целовали богиню в лоб и совали ей в рот
кусочки пищи, которые она тут же быстро прожевывала и глотала.
Метамунгву потрясла воображение всего мужского персонала
госпиталя, тогда как наши дамы, за исключением Машки, не находили в ней ничего
особенного.
По вечерам, когда все мы собирались на веранде над озером, я
часто советовал Патрику принять участие в ритуале, и он, глядя в упор на Машку,
обещал, что так и сделает, и в самом деле вскоре стал прогуливаться во дворе
гаража, где стоял помост с богиней, пытался с ней заговорить, шутил, читал ей
газеты и стихи Эзры Паунда и вдруг – все даже ахнули – приучил ее курить. С тех
пор Метамунгву в перерывах между актами и едой только и делала, что попыхивала
сигаретой.
Пигмеи пришли в священный ужас и, кажется, договаривались
укокошить мистера Тандерджета. Думаю, лишь счастливая случайность спасла тогда
искусителя. Однажды он догадался сунуть в рот богине горлышко бутылки, и та,
нахлебавшись «Блэк энд уайт», вдруг впервые за долгие десятилетия села и на
приличном испанском языке спела в честь Патрика эпиталаму примерно такого рода:
Патрик Тандерджет
Чикито с длинным носом
И ангельской улыбкой
Патрик Тандерджет
О принц
О розы ночи
О Патрик Тандерджет!
Пигмеи при виде этого зрелища и при звуках эпиталамы пали
ниц в ожидании конца света. Директор госпиталя, профессор Аббас, тогда вызвал к
себе Патрика и запретил ему дружбу с загадочным существом.