Их связь продолжалась около месяца и закончилась, когда Кларисса сблизилась с неким мистером Хендерсоном, состоятельным американцем лет сорока.
— Феликс был младшим сыном, без определенных видов на будущее, — спокойно заявила она. — Он никогда не упоминал, что наследует отцу, иначе я бы осталась с ним.
Помню, при этих словах я бросила взгляд на два скрещенных кинжала, висевшие на стене у сестры за спиной, и представила совершенно хладнокровно, как хватаю один из них и вонзаю ей в грудь. Должно быть, какое-то чувство все же отразилось на моем лице, ибо Кларисса добавила:
— На моем месте ты поступила бы точно так же. У меня не было выбора. К тому времени я уже продала все, что можно продать, по самой дорогой цене, какую можно выторговать. Вопрос стоял ребром: либо я ухожу от него, либо влачу голодное существование.
По ее словам, расстались они по-доброму. Феликс отправился в Рим, а она осталась со своим американским поклонником в Венеции, где очень скоро поняла, что ждет ребенка от Феликса. Сестра сказала мистеру Хендерсону, что беременна от него, но он сразу заподозрил обман, а с течением месяцев подозрения усугубились, и в конечном счете Кларисса опять осталась одна. В скором времени она узнала от новой знакомой, что некая Розина Вентворт (разговор шел о лондонском обществе) последовала примеру своей покойной сестры и сбежала из дома с Феликсом Мордаунтом, наследником поместья Мордаунтов.
За отсутствием иных перспектив, Кларисса вернулась в Англию и отправилась к Треганнон-хаус, где рассчитывала найти нас, но застала только Эдмунда Мордаунта.
— Я понравилась ему не больше, чем он мне, но у нас оказались общие интересы. Его слуга на днях выследил вас, и мистер Мордаунт колебался, сообщать ли сведения нашему отцу. Он опасался, что под угрозой тюремного заключения Феликс может совершить какой-нибудь безумный поступок — например, передать все поместье тебе по договору дарения. Эдмунд Мордаунт искал способ разлучить вас с Феликсом и вдобавок, будучи человеком самых честных правил, чувствовал известные обязательства передо мной как очередной женщиной, совращенной его братом, а потому дал мне ваш адрес, хоть и весьма неохотно.
Кларисса была прежней любовницей Феликса и носила под сердцем его дитя. Мне следовало бы рвать и метать, но я не чувствовала никакого гнева — примерно такие ощущения испытываешь в момент, когда сильно порезалась ножом и время для тебя словно застывает: ты знаешь, что сейчас хлынет кровь, но видишь только белую, глубоко рассеченную плоть, а спустя целую вечность в ране начинают набухать капельки крови.
— Чего тебе надо? — тусклым голосом спросила я. Вопрос прозвучал глупо — не только глупо, но и неуместно.
— Денег, разумеется. Ну или мы можем счастливо жить втроем в какой-нибудь магометанской стране, где мужчинам дозволено иметь больше одной жены; Феликса это точно устроит. А теперь, Розина, твой черед откровенничать. Ну же, расскажи, как ты с ним познакомилась.
Внезапно переменившись в лице, она отшатнулась назад в кресле. Я обнаружила, что стою перед ней с поднятыми кулаками, совершенно не помня, как вставала; стою, оглушенная сознанием, что обманула-то меня не Кларисса, а Феликс. Я медленно уронила руки.
И даже если Феликс не лгал. «Я вступал в телесную близость прежде». Добавь он «с твоей сестрой», я бы никогда… Но ведь он не знал, не мог знать, что она моя сестра, да и Кларисса не могла предположить, что из всех женщин на свете именно я… Лили предостерегала меня, как предостерегла бы ты, кабы я спросила твоего совета вместо того, чтобы очертя голову броситься в объятия Феликса. Отец не смог бы принудить меня к браку с мистером Брэдстоуном. Я сама себя обманула.
Если бы не это случайное стечение обстоятельств… впрочем, нет, не такое уж случайное. Сердечная улыбка появившаяся на лице Феликса, когда он впервые увидел меня на приеме у миссис Трейл: я всегда старалась подавить это воспоминание, чтобы не ревновать. «Прошу прощения, я обознался».
Его повлекло ко мне, потому что я напомнила ему Клариссу.
Я все еще стояла неподвижно, уставившись на нее, когда услышала стук передней двери и веселое насвистывание в прихожей. Потом на пороге гостиной появился Феликс, улыбаясь самой теплой своей улыбкой:
— Любимая моя, мне так…
Улыбка медленно сползла с лица.
— К-каролина… — заикаясь проговорил он. — Что… что ты?..
— Это не Каролина, — сказала я. — Это Кларисса, моя сестра и мать твоего будущего ребенка.
Лицо Феликса жалобно сморщилось; глубокие складки пролегли там, где никогда не было и намека на складки, — так открываются трещины в стене за секунду до обрушения. Он весь поник, съежился под моим холодным взглядом, и в нем ничего не осталось от мужчины, которого я любила.
Он пошевелил губами, но с них не слетело ни звука. Потом шагнул вперед, с безнадежной мольбой протягивая ко мне руки.
— Не смей до меня дотрагиваться, — сказала я, не узнавая собственного голоса. — Я тебе никто: она твоя жена. Я иду наверх за своими вещами. Я не желаю разговаривать ни с одним из вас, никогда впредь.
Феликс сделал еще одну безуспешную попытку заговорить. На мгновение мне показалось, что он собирается удержать меня, но его рука бессильно упала, и я, не оглядываясь, вышла из комнаты. Я ступала твердо, руки у меня не дрожали, глаза были совершенно сухие. Двигаясь как автомат, я поднялась в спальню, собрала последние вещи, которые еще не успела упаковать (включая кошелек с запасными десятью гинеями, отданный Феликсом мне на хранение), надела дорожный плащ и закрыла чемодан.
Он ждал у подножья лестницы, бледный как мел:
— Розина, умоляю тебя…
Он опять попытался было прикоснуться ко мне и опять бессильно уронил руку. Краем глаза я видела Клариссу, но никто из них не вымолвил ни слова мне вслед, и секунду спустя я захлопнула за собой дверь.
Я не заплакала тогда и до сих пор не проронила ни слезинки. Завтра я сяду на поезд до Лондона, а оттуда отправлюсь прямиком в Плимут. Таким образом, я буду у тебя днем раньше намеченного срока, — надеюсь, ты не возражаешь. Я ума не приложу, что мне теперь делать, — знаю лишь, что сначала мне нужно увидеться с тобой.
Отправлять это письмо не имеет смысла. Наверное, я сожгу его — или сохраню как напоминание о своей несказанной глупости.
Дневник Джорджины Феррарс (продолжение)
Я внимательно просмотрела все содержимое пакета, но никакого письма от матушки там не оказалось. Вероятно, какие-то другие бумаги после нее все же остались, но они погибли вместе с нашим домом. Не иначе именно про них говорила тетя Вайда перед самой смертью: «У меня было все записано, но теперь бумаги покоятся под завалом».
Бедная Люсия! Не подлежит ни малейшему сомнению: ее матерью была Кларисса, а не Розина. Матушка оставила мне письма, поскольку — из-за истории с несчастной Розиной — не хотела, чтобы я вышла замуж за одного из Мордаунтов, вот и все. Розина умерла через три дня после моего рождения, именно это и надорвало сердце матушке, как сказала тетя Вайда… вернее, сказала бы, если бы могла.