Философский камень Медичи - читать онлайн книгу. Автор: Лариса Капелле cтр.№ 16

Разобравшись с тонкостями местного управления, царевна, не откладывая дел в долгий ящик, ввела во дворце византийский этикет. Князю это только польстило: шутка ли сказать, встать на один уровень с гремевшими на весь мир императорами. Потом потихоньку убедила князя, что она, единственная законная наследница, должна вместе с ним заседать в Думе и выслушивать донесения послов. Князья и бояре попытались было воспротивиться, да не тут-то было. Иван Третий видел в нововведениях Софьи одну выгоду: благодаря этим неприметным деталям в один не слишком прекрасный момент бояре обнаружили, что уже не равны князю. Следующей задачей стало окружение кремлевского дворца таким великолепием, чтобы всякий, кто видел, проникался благоговейным трепетом перед богатством и величием Великого князя. И загудела в городе великая стройка: Москва деревянная медленно, но верно уступала Москве каменной.

Все было бы хорошо, если бы… Словно тень пробежала по лицу царьградской царевны. Причиной ее тревоги был один-единственный человек: Иван Молодой, самый старший и обожаемый сын Ивана Третьего. Он еще отроком возненавидел чужестранку, занявшую в сердце отца место его умершей и любимой матери – Марии Борисовны Тверской. Теперь же ее самый отчаянный и непримиримый враг стал князем Тверским и соправителем отца. Она вздохнула и повернулась к терпеливо ожидающему приказаний Гусеву.

– Ну а что мой пасынок, князь Тверской? – спросила Софья.

– Всякими слухами Москва полнится, – уклончиво ответил Гусев, – да только стоит ли государыне на них внимание обращать?

– На то я и государыня, чтобы сама решать, на что обращать мне внимание, а на что нет, – спокойным тоном возразила Софья, но Гусев вздрогнул и выпрямился.

– Как вам будет угодно, царица, – глубоко поклонился он, – только слышно, что на тайных сходках поклялся Иван Молодой, что как только окончательно воцарится в Москве, так отправит вас и детей ваших в монастырь… – с этими словами он вытащил из стопки бумаг одну и прочитал, – дьяк Григорий Спица докладывает, мол, говорил наследник, что «византийку проклятую сразу в монастырь, а в тихой келье отравить ядовитым зельем, дабы это исчадие адово Русь не мутило и порядки свои заморские не насаждало».

Софья слушала молча, только огонь, зажегшийся в глазах, и пульсирующая на виске вена выдавали ее ярость.

– Кто был на этих сходках? – слегка охрипшим голосом спросила она и тут же махнула рукой. – А впрочем, не говори, сама знаю…

Самые именитые и уважаемые бояре поддерживали молодого наследника. Патрикеев и Федор Курицын стали уже откровенно дерзить правительнице. Жену же Ивана Молодого, Елену Стефановну, дочку молдавского господаря, называли царицей в ее, Софьином, присутствии. А та только победно улыбалась. Перед внутренним взором царевны встало свежее, словно утренней росой умытое лицо Елены Волошанки: брови соболиные вразлет, удивительной голубизны глаза и точеный носик. Даже сам государь стал больше прислушиваться к невестке, нежели к своей законной жене. А вездесущие московские кумушки уже вслух, не опасаясь царицыного гнева, мололи языками о слабости Ивана Третьего к Волошанке. Софья почувствовала, как боль сжимает горло и мешает дышать. Как когда-то, в детстве, когда каждый старался напомнить толстой и неуклюжей девочке, что она не просто бедна, но к тому же и некрасива. Нет, она не могла себе этого позволить! Софья Палеолог не имела права быть слабой. Чувства и стенания – это для других! Поэтому, собрав волю в кулак, она вернулась к насущному. В конце концов в плетении интриг мало кто мог с ней сравниться. Наука власти впиталась в ее мозг с молоком матери, проникла с наставлениями отца, с прочитанными книгами о былой силе и власти ее предков, об ушедшем величии ее потерянной родины. Наследница великой империи имела одно право: действовать и побеждать. Другого выбора судьба ей не оставила.

– Нашел ли ты кого-нибудь в окружении царевича? – спросила она удивительно спокойным и холодным тоном.

– Сами знаете, деспина, что наших людей Иван Молодой ни к себе, ни к жене с сыном своим на пушечный выстрел не подпускает, – осторожно начал Гусев, – но удалось мне дружка моего по учению там найти, Щавея Скрябина.

– Можем ли мы на него полагаться?

– Думаю, что несложную задачу Щавей выполнить сумеет, да и нуждается он, сильно нуждается. Тятенька его к зелью неравнодушен был да любвеобилием отличался. Все поместье, отданное на кормление семье, до ниточки спустил. Сыновей и вдову свою по миру пустил. Поэтому ни в службу, а в дружбу дал я Щавею ссуду немаленькую, а выплаты пока не требую.

– Значит, другого выхода у Щавея твоего нет, и это хорошо. Это на погашение твоих бывших расходов и на будущее, – с этими словами Софья достала из ларца, стоявшего по ее левую руку, увесистый кошель с деньгами и протянула Гусеву. Затем вытащила второй, поменьше. – Это передашь в подарок Скрябину, но только осторожно, чтобы ни одна живая душа тебя с ним не видела. Понял?

– Не беспокойтесь, княгиня.

– А это тебе, за службу верную, – Софья сняла с одного из пальцев кольцо с огромным рубином и протянула его Гусеву.

Тот обомлел от сиявшего камня и упал в ноги государыни.

– Ваш вечный раб!

– Поднимись, ты не раб мне, а друг и сподвижник мой, – спокойно произнесла Софья, – а для верных моих людей я ничего не пожалею.

В этот момент величавостью Софьи можно было залюбоваться. Сама кровь Палеологов нашла наконец свою законную наследницу. В этот момент двери палаты распахнулись, и вошел дьяк Томилин:

– Деспину к царю, – глубоко поклонившись, произнес он, – и просят не медлить.

Софья удивленно приподняла брови, но спорить не стала. Она неторопливо встала и прошла в соседние палаты, где обычно заседал Иван Третий с самыми именитыми боярами. Величественно прошла мимо сидящих по лавкам бояр и села рядом с Иваном Третьим. Как ни странно, все бояре были здесь, и никто в отлучку не попросился. День был самый обычный, что могло произойти? И только взглянув на напряженное лицо мужа, она поняла, что все это неспроста. Все, казалось, чего-то ждали. Наконец, закончив говорить о делах первостепенной важности, Федор Курицын специально мягким голосом провозгласил:

– Позволь, Великий князь, слово еще одно молвить и зла не подержи за то, что скажу… – начал осторожно, и тишина воцарилась такая, что, казалось, даже мушиные крылышки больше шума производили.

Софья напряглась, а Курицын продолжил:

– Да только не порядок это, Великий князь, что твоя жена, княгиня Московская, с нами заседает и иноземных послов принимает! Сроду на Святой Руси такого не было, чтобы баба в государственных делах участие принимала.

«Начали наступление!» – пронеслось в голове Софьи. Сердце беспомощно забилось, руки вспотели, но Иван Третий сидел перед боярами, не говоря ни слова. Высокий, на полголовы выше окружавших его, с сутулой, почти горбатой спиной и мясистым горбатым носом напоминал он хищную птицу, приготовившуюся к атаке. Но глаза под набухшими веками любителя хмельного (хронического пропойцы, вечного пропойцы) смотрели спокойно и холодно. Он выжидал и на помощь Софье не спешил. Великая княгиня поняла, что осталась одна, и эту битву было необходимо выиграть. Поэтому, не показывая страха, гордо выпрямилась и, обведя ассамблею жестким взглядом, ответила: