– Уж нам-то не надо рассказывать, что там творится, в этом злачном месте под названием гостиница «Ленинградская», мы оба там были – я и моя коллега, – Андрей кивнул на меня.
Крапивин смущенно похлопал ресницами и начал оправдываться.
– Нет, но… они же сделали мне замечание – видите ли, у меня в номере музыка играет! И что с того? Какое право они имеют делать мне замечания?! И вообще – клиент всегда прав!
– Да, но здесь не тот случай.
– А горничная действительно убирает отвратительно…
Андрей только усмехнулся: тон подозреваемого был не очень-то уверенным.
– У нас с коллегой к горничной претензий не было… Однако вернемся к вашему разводу. Итак, я считаю, что супруга действительно хотела развестись с вами, и поэтому вы ее… заказали. Такая формулировка вас устроит?
– Не устроит! Да если бы она и захотела развестись, что с того? Зачем мне убивать ее? Или… заказывать? Тысячи людей ежедневно разводятся – и ведь никто никого не убивает…
– Вам, как журналисту, сотруднику криминальной газеты, лучше знать. А убить супругу вам было просто необходимо: в случае развода вы оставались ни с чем. Бизнес, квартира, все остальное имущество – все принадлежало погибшей еще до вашего бракосочетания, не так ли? Совместной была лишь мелочовка – мебель, посуда, домашняя техника…
– Как вы все переворачиваете с ног на голову! – возмущенно запротестовал Крапивин. – У меня жена умерла, а вы обвиняете меня в таком чудовищном преступлении!.. Господи! Да я еще не оправился от горя, как же можно вот так с человеком?..
Он закрыл лицо руками и, казалось, зарыдал. Я посмотрела на Андрея, но он лишь усмехнулся: он такие спектакли видит каждый божий день. Поверить в то, что журналист действительно убит горем, не могли ни он, ни я. Андрей покашлял, пытаясь обратить внимание Крапивина, и продолжил допрос. Я терпеливо слушала…
Андрей закончил, распечатал протокол на принтере и дал его Василию Егоровичу – подписать. Потом объявил, что у его коллеги, то есть у меня, тоже имеется к нему пара вопросов, без протокола. Подозреваемый посмотрел на меня с удивлением. Я торжественно приступила к делу:
– Василий Егорович, такого-то числа в такое-то – весьма позднее, заметьте, время – вы посетили гаражный комплекс, расположенный по адресу…
– Что? – возмущенно закричал Крапивин. – Какой еще комплекс?!
– Гаражный. После чего в этом комплексе случился пожар, в результате чего в своем гараже погиб предприниматель Никита Говоров.
– Что?! – вышел из себя подозреваемый. – Какой еще предприниматель?!
– Никита Говоров.
– При чем тут какой-то Говоров?
– Как – при чем? Вы были возле его гаража, когда произошел пожар.
– Да не был я ни в каком гараже!
– И Говорова не знаете?
– Не знаю я никакого Говорова!
Андрей включил на компьютере запись с камер, которые мы, все трое, с интересом и посмотрели.
– Что скажете, Василий Егорович? – Я внимательно следила за выражением лица журналиста. – Ваша машина?
– Нет, не моя. Похожа на мою, да, но не она.
– А номера вы зачем замазали грязью?
– Я? Номера? Какие номера?! – недоумение прямо-таки клокотало в голосе Крапивина, он гневно смотрел на меня.
– Вот видите: на этих записях вы едете с замазанными номерами – это уже совсем рядом с гаражами, а вот на этой записи вы едете из магазина, где купили пачку синей «Явы», энергетический напиток и чипсы. Вы расплатились, а сдачу, как назло, не взяли, вот продавщица и выбежала на крыльцо, чтобы отдать вам мелочь.
– Что вы несете? – продолжал возмущаться Василий Егорович. – Какая продавщица? Какая сдача? Вы что, бредите?!
Я сделала вид, что ничего не слышу, и продолжила:
– Девушка не увидела вас на крыльце и завернула за угол. И вот тут она увидела такое!.. Вы замазывали номера своей машины грязью, предварительно надев перчатку на одну руку.
– А она уверена, что это был именно я?
– Не сомневайтесь, продавщица вас запомнила и готова опознать…
– Бред!
– …И не только она. Есть еще один свидетель, старик, гулявший в ту ночь неподалеку от магазина с собакой. Он тоже видел, как вы замазывали номера. Так что сами видите – вас уличили. Сознавайтесь, гражданин Крапивин, что уж там!
– Что?! Сознаваться?! А вот это видали? – и журналист показал нам неприличную конфигурацию из трех пальцев. – Размечтались! Дело повесить не на кого, да? Не было меня там, слышите, не было и быть не могло! И вообще, где мой адвокат?!
– Адвокат у вас будет, но он вам вряд ли поможет, – усмехнулся Андрюша. – Получается, что вместо одного дела у вас высвечиваются два, а это такой срок!..
– Что вы привязались ко мне с гаражами?! Я вашего Гаврилова…
– Говорова, – автоматически поправил Андрей, но Василий не обратил на него внимания.
– …знать не знал! Зачем мне его убивать? «Гаражи, гаражи…» Не был я ни в каких гаражах, так и запишите. И вообще, совести у вас нет, у человека горе, человек жену только что похоронил, любимую, а вы… Нелюди!
Крапивин зарыдал. Мы с Андреем терпеливо ждали. Когда всхлипывания стали стихать, я вновь задала журналисту очередной вопрос:
– Где вы были такого-то числа в такое-то время?
– Дома был, спал я, что еще люди делают по ночам?
– Это кто-то может подтвердить?
– Жена могла бы подтвердить, если бы… если бы не эта беда… И вот что, господа сыщики, следователи или как вас там? Больше без адвоката я слова не скажу! Обрадовались, схватили человека, раздавленного горем… Давай теперь вешать на него все, что раскрыть не удалось! Омерзительно это, вот что я вам скажу. Подло! У меня дочка одна дома…
– Не врите, Крапивин, – прервал его Андрей, – за дочкой присматривает тетка вашей супруги. Та, которой сто лет в обед, ну, выжившая из ума.
В его глазах и голосе была усмешка.
– А меня скоро отпустят? – вдруг кротко поинтересовался подозреваемый.
– Куда это вы торопитесь? У нас впереди еще много интересных бесед. И, думаю, рано или поздно, но вы вспомните о Говорове. Как и о том, кому заказали вашу супругу.
– Наглецы! – вскричал Крапивин. – Оклеветать порядочного человека! Заслуженного человека! Когда у меня будет адвокат… я вам тут устрою! Вы у меня узнаете, как над человеком изгаляться! Я на вас жалобу напишу прокурору! Я до Страсбургского суда дойду, вот! Я теперь – отец-одиночка, я особые права имею!
– Имеете, имеете, – Мельников махнул на Крапивина рукой, – все, что имеете, все ваше и будет. Так, пора его отпускать, этот теперь только грозиться будет, толку с него…
Последняя фраза предназначалась мне. Я кивнула, похоже, Василий Егорович начал упиваться своим положением незаслуженно оклеветанного, его страдальческий взгляд вперился куда-то поверх наших голов, в угол комнаты. Просто жертва полицейского произвола!