Он махнул рукой.
– Потом стал частным детективом. Мелочью занимался, ловил неверных супругов. Хорошее было время, и я почти счастливым себя ощущал, пока не начали в Гродине гореть церкви. Влез в это дело и потерял всякое желание жить.
– Жить надо, – поучительно заметил Перцев. И зачем-то изобразил паровоз: – Ту-ту! Чух-чух-чух…
Паша в изумлении уставился на него и вдруг увидел на груди Никиты Львовича красную полупрозрачную точку. Одной рукой хватая пистолет, лежавший на полу возле его ноги, он оттолкнул шефа с линии огня, поймал взглядом красный пунктир лазерного прицела, пронзивший воздух и оконное стекло откуда-то с противоположной стороны улицы, и выстрелил.
Стекло со звоном разлетелось, красная точка пропала.
И тут все началось.
Наемные охранники лоханулись сразу же. Они изначально не поверили рыжему парню с веснушками на носу, что их клиента будут убивать, да и отвыкли от боевых ситуаций – ныне не девяностые, бандитские разборки стали событием из ряда вон.
И вот, когда ворота дома вдруг взлетели на воздух, мужики, облаченные в бронежилеты и обвешанные оружием, замерли, как кролики перед удавом.
Во двор ворвался «хаммер» с четырьмя мощными охотничьими прожекторами на крыше. В их холодном неоновом свете двоих ребят в камуфляже сняли двумя выстрелами из винтовки, попав оба раза точно в лоб жертвы. Двое оставшихся сотрудников частного охранного предприятия рванули за дом, а там, перемахнув через забор, растворились во мраке. Клиентов много, а жизнь одна…
Белые светлые столбы прорезали дом насквозь. Седов прищурился. Два винтовочных выстрела прозвучали сигналом к бегству. Отсутствие ответного огня бравой охраны убеждало в том же.
Пашка схватил Перцева за воротник и поволок к заднему выходу, намереваясь сматываться следом за охранниками. Он понимал, что честного боя не будет, силы неравны. Лучше удрать, а так как Бусько уже сделал свой ход (Паша тогда еще не знал, что убиты два человека), то пусть полиция открывает дело по факту нападения. И пусть теперь оба больших человека трясут мошной и связями, разбираясь, кто виноват. Главное – уберечь Перцева именно сейчас, в сей момент.
Недаром Бусько осаждал дом Перцева три дня – он хорошо изучил архитектуру старого вокзала. Об этом Седов догадался, когда в заднюю дверь, к которой они подскочили, вломился вооруженный амбал с фонариком, а следом за ним – еще двое.
Седов выстрелил первым, но, не успев прицелиться, попал в бронежилет амбала. А потом все произошло так быстро, как это и бывает в самые неудачные минуты жизни. Один из амбалов поднял винтовку, и пуля прошила уже раненое Пашкино плечо. Удар пули отбросил его назад, на дверной косяк в противоположной стороне коридора. Пашка крепко стукнулся головой, пистолет вылетел из руки. Из плеча полилась кровь, и пальцы, которые коснулись раны, стали липкими.
Тем временем один амбал заломил Перцеву руки назад, держа его перед собой, а второй стал над Пашкой, уставив в его голову дуло винтовки.
3
В дверях возник Антон Бусько, а следом и Алина Выгодская; они пришли убивать убийцу дочери.
Пашка нащупал в кармане телефон, а на нем – кнопки. Он предполагал, что Калачев может понадобиться в решающий момент, поэтому внес его номер в список экстренных. Нажал верхнюю левую кнопку и кнопку вызова.
Посмотрел на амбала: тот не сводил глаз со своего хозяина, двое других охранников Бусько заняли ключевые позиции – у двери и у окна. Паша оказался без присмотра.
Отвернувшись от винтовочного дула, он осторожно поднес руку с телефоном к уху. В это время Бусько заговорил с Перцевым, перекрыв голос рыжего сыщика, а тот, услышав Витино сонное «Алло?», назвал адрес «штаб-квартиры» Перцева и добавил: «Срочно, нас расстреливают».
После этого притих и перестал шевелиться, ощущая, как скоро вытекает из него кровь.
– Твоих детей я пощадил, – говорил Никите Львовичу Бусько. – Не трону их. Я, в отличие от тебя, никогда не тронул бы невинного человека. Хотя тебе, наверное, половину своих и не жалко? Другая ведь половина останется! Сволочь!
– Кончай его, надоело! – резко крикнула Алина. – Хватит! Три дня ты чего-то ждал.
Бусько поднял пистолет, охранник отклонился, чтобы пуля не задела его.
Перцев молчал и не шевелился. Он не умел проигрывать и не знал, как сохранить лицо. Седов, который привык к проигрышам, мог бы дать ему мастер-класс в этом деле.
И кажется, пришла пора это сделать.
– Постойте! – крикнул рыжий сыщик. – Дайте ему хоть последнее слово сказать!
– Зачем? – спросил Антон. – Тут уже поздно говорить.
– Тогда я скажу! Ваша дочь погибла в аварии, Никита Львович никогда бы и пальцем ее не тронул! Если бы Маша не сбежала, она осталась бы жива!
– Будь ты проклят! – обернулась к Седову Алина. – Тебя первого убить надо! Шавка рыжая!
– Да, – согласился Паша, чувствуя, как холодеют его ноги и немеют губы. – Меня первого. Я виноват. Это я заподозрил вас в убийстве сына Никиты Львовича, это я пришел слишком поздно, чтобы спасти вашу дочь. Давайте кончайте…
– Ненормальный, – сказала вдруг Алина. – К чему такая преданность? Хотя… если все, что ты говоришь, – правда, то вас обоих надо живьем сжечь!
– Меня уже сжигали, – криво усмехнулся сыщик.
Он лихорадочно искал способы потянуть время. Вот только женщина, потерявшая свою единственную дочь, на его разводы не покупалась. Она взяла из рук амбала винтовку, вскинула ее к плечу и прицелилась в Пашку. Бусько выпрямился, словно осознал значение момента: они совершают акт мести!
Именно в этот миг человек-паровоз вдруг пришел в себя.
– Эй, – позвал он женщину с ружьем. – Начинай с ферзя, а не с пешки! Паша, вот мое завещание: найди Олега, пусть он получит наследство, как и остальные…
Алина не дала ему закончить прощальную речь. Она развернулась всем телом к Седову и спустила курок.
Седов дернулся при звуке выстрела, и в этот же момент все люди в комнате, стены и высоченный потолок завертелись вокруг него, стали уноситься куда-то, появилось ощущение, подобное легкому опьянению. Он потерял сознание за долю секунды до того, как завизжала сирена подъезжающей к зданию бывшего вокзала машины опергруппы.
Супруги Бусько и их амбалы бросились к выходу.
После боя
– Говорят, ты крови потерял больше литра! – сказала Яна. – Но рана неопасная, ты скоро поправишься.
Она сидела у кровати цветущая и сияющая, загорелая и бодрая. Седов не понимал, почему она так оптимистично настроена, даже не стремился понять. Ему сейчас было тошно от всего, что произошло за последнее время.
– Я решила больше не сердиться на тебя, – сообщила Яна. – Хорошо отдохнула, чувствую себя прекрасно, да и ты отчасти прав… Ты же говорил… Но я решила: буду любить тебя за двоих. Ты ведь и сам не знаешь, что для тебя лучше!