— Твое здоровье! — Майор поднял стакан, и его рука зависла в воздухе, дожидаясь, когда и моя рука повторит то же самое действие.
Я взялся за свой стакан, и пару секунд спустя стекло ударилось о стекло.
— Твое здоровье, Миша!
Мы выпили по полпорции коньяка, надо сказать, не очень хорошего качества, как вдруг за нашими спинами раздался знакомый голос:
— Добрый вечер, господа! — Это был Адам Демир, в черной майке с какой-то надписью на английском и темно-синих рваных джинсах. — Я слышал, у вас произошло несчастье, — проговорил он, печально улыбаясь.
Майор буркнул нечто невразумительное, а я поздоровался, ответил более внятно:
— Да, действительно, дела у нас невеселые, — и, иллюстрируя свое минорное настроение, тяжело вздохнул.
— Ну, что же, крепитесь, — проговорил трансфермен и, переходя к другой теме, полюбопытствовал: — А вы, значит, на Улице баров решили побывать?
Майор, потеряв к разговору интерес, отвернулся, я же, все еще не выходя из образа скорбящего по безвременно ушедшему из жизни Люстрину, ответил:
— Да, нужно же осмотреть местную достопримечательность.
— А я вот привел сюда на экскурсию группу туристов, — сообщил абсолютно не интересные мне факты Адам, немного помялся и задал главный вопрос, из-за которого, собственно говоря, к нам с майором и подошел: — А вы здесь вдвоем или всей компанией?
Не хотелось мне раскрывать Адаму тайну количественного состава, в котором группа прибыла в бар «Манеж», потому что мне было ясно, какая именно особа интересует в нашей компании трасфермена, но меня мама с детства приучила говорить правду, и потому я ответил честно, хотя и не очень охотно:
— Да нет, все мы здесь.
— Надеюсь, вам понравится сегодняшняя ночь на Улице баров, — ответил Демир и вдруг заторопился: — Ладно, пойду я, посмотрю, что там мои подопечные туристы делают. — С этими словами он развернулся и двинулся к танцполу.
Мы с майором перекинулись еще парой фраз, потом я решил, что прошло достаточно времени для того, чтобы большеротенькая почувствовала себя неуютно в чужой компании и ушла, допил коньяк и предложил Бурмистрову:
— Пойдем, Миша, за наш столик, уже скоро пора в отель возвращаться.
Майор возражать не стал. Мы с ним поднялись и двинулись к своей компании. Еще не доходя до столика, я увидел, что Маша Лебедева ушла, и обрадовался, но за столом рядом с Алиной сидел Адам, что меня ужасно огорчило — наш пострел везде поспел. Скрипнув зубами, я плюхнулся на свой стул. Бурмистров, чье место занял трансфермен, уселся на свободный стул, который до него занимала Лебедева. Алина была так увлечена разговором с Демиром, что на меня не обратила никакого внимания. Это мне месть за Машу. Ладно, переживем. Остальные поглядывали на меня с иронией. Ну, что сказать вам, господа? Вот такой вот Игорь Гладышев человек — взял и бросил девушку Машу на произвол судьбы, а сам пошел пьянствовать с майором полиции. Безответственный я. За то и жена меня бросила, забрав нашего сына. Укатила в другой город, и с тех пор я так и живу — безответственно, безалаберно и неразборчиво в отношении женского пола. Сплю, правда, не с кем попало, а с теми, кто мне нравится, а когда разонравится, бросаю или меня бросают. Всякое в жизни бывает, но жениться больше пока не собираюсь.
Между тем Адам и Алина решили пойти потанцевать. Оба поднялись, двинулись к толпе прыгающей молодежи. Да-а, лоханулся я здорово! И Машу отшил, и Алину упустил. Что ж, придется сегодня с Бурмистровым в зюзю от тоски напиться.
Прошла пара минут. Я не видел, что творилось за моей спиной, но, судя по тому, что сидевшие напротив меня Николай Гуляев, Надежда Ярилова, Валерий Замшелов и устроившаяся с торца стола Галина Студенцова вытягивали шеи, с любопытством пытаясь глянуть поверх моей головы и головы сидевшего рядом со мной полицейского, там произошло нечто необычное. Я обернулся и посмотрел назад, майор сделал то же самое. Одна из кучек танцующих прекратила прыгать и скакать и столпилась в одном месте. Затем последовали возгласы, кого-то подхватили на руки и вынесли к сцене. Работавшие у шеста три девицы перестали извиваться, посторонились, освобождая пространство, куда положили человека, судя по комплекции — девушку. Я почему-то сразу подумал, что произошло что-то с Алиной, быстро поднялся и двинулся к сцене. Когда подошел и протиснулся сквозь толпу, то увидел лежащую на сцене не Алину, а Машу Лебедеву. Час от часу не легче! Девушка была ужасно бледной и смотрела по сторонам блуждающим взглядом.
— Врача! Врача! — на разные лады, на разных языках стали выкрикивать стоявшие вокруг люди.
Музыка прекратила играть, а сзади меня раздался голос:
— Пропустите меня, я врач!
Толпа расступилась, и к Маше быстро подошла Студенцова.
— Да напилась девка, вот и дурно ей стало, — сказал по-русски стоявший у меня за спиной мужчина.
— Вот именно, не умеет пить молодежь, меры не знает, — вторил ему кто-то.
И, словно в подтверждение этих слов, у Маши открылась рвота. Зрелище было неприглядным, и я отвернулся. Когда вновь посмотрел на нее, то увидел, что Лебедева дергается в конвульсиях. Врач пыталась хоть как-то облегчить страдания девушки, которая с выпученными глазами и с гримасой страха и боли корчилась в судорогах, но все ее усилия были тщетны. Прошла еще одна минута, и Маша, вытянувшись, вдруг затихла.
— Черт, она же умерла! — испуганно проговорил кто-то, на сей раз справа от меня.
— Пьем здесь всякое пойло, — пробубнил стоявший впереди меня мужчина. — Волей-неволей контрафактом отравишься.
Вокруг еще что-то говорили, но что именно, я не понял, к сожалению, толком не знаю английский, а уж по-турецки — вообще ни в зуб ногой.
Студенцова с ничего не выражающим лицом развернулась и двинулась сквозь толпу к выходу. Людская масса стала быстро рассеиваться, никому не хотелось оказаться в качестве свидетелей при допросе полицейских, которые наверняка сейчас должны приехать.
Оказавшийся рядом со мной Бурмистров дернул меня за рубашку.
— Пойдем отсюда, нам здесь делать нечего.
Потянулись к выходу и Алина, которая на ходу распрощалась с Адамом, и Ярилова с Замшеловым, и Гуляев.
На улице мы все сбились в кучку и, не сговариваясь, молча двинулись прочь с Улицы баров, сверкающей неоновыми огнями, лазерным шоу и грохочущей музыкой. Настроение у всех было убитым, никто ни о чем не хотел говорить, и мы, так и не проронив ни слова, приехали на микроавтобусе к своему отелю. И только когда, высыпав из автомобиля, двинулись гурьбой через пустынную площадку возле забора нашего отеля, шедший впереди меня Николай Гуляев вдруг повернулся ко мне и злобно, видимо, выплескивая накопившуюся в душе обиду, воскликнул:
— Это ты! Ты! Это ты убил девчонку и Леонида Люстрина!
Я оторопел от таких обвинений в мой адрес и, резко остановившись, чтобы не налететь на преградившего мне путь «селадона», возмущенно вытаращил глаза на бывшего красавца.