Корень мандрагоры - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Немец cтр.№ 18

Очевидно, у Кислого тоже была своя теория эволюции, которая предполагала, что homo только тогда sapiens, когда имеет достаточную сумму наличности. В смысле — определенное количество денег способно качественно изменить их обладателя. Почти по Гегелю, черт возьми. В целом эта теория недалека от истины. Наблюдая за тем, как бывшие студенческие товарищи, а ныне преуспевающие бизнесмены со снисхождением и жалостью взирают на своих вчерашних друзей, стоит согласиться, что у этой теории есть право на жизнь.

Сколько Кислому нужно было денег для того, чтобы «стать человеком», я не знал. Возможно, этого не знал и сам Кислый. Так что еще неизвестно, случился бы с Кислым скачок эволюции, когда количество денег приводит к качественным изменениям их обладателя, получи он требуемую сумму, но даже само ожидание этого грандиозного момента существенно повлияло на Кислого. Он приобрел поразительное чутье на дармовщину. Если он шел в магазин, то это значило, что там обязательно происходит распродажа. Если он направлялся на какую-нибудь выставку-презентацию, то только потому, что там бесплатно поили пивом или раздавали бесполезный хлам в виде ручек, блокнотов или бейсболок с логотипом компании; ну а если кто-то из товарищей по общежитию устраивал вечеринку, Кислый был в первых рядах гостей, даже если его не звали. Поначалу такое нахальство вызывало негативную (и справедливо) реакцию, и настырного гостя в буквальном смысле выкидывали за порог. Но на Кислого подобное «гостеприимство» никак не действовало, и на следующую пьянку он как ни в чем не бывало преспокойно являлся в числе первых гостей. В конце концов выставлять его за двери всем надоело, на его постоянное присутствие махнули рукой, благо в пьяные прения он не лез, а потому никому не мешал.

Отношения Кислого с противоположным полом были даже не смешны, скорее гротескны и очень немногочисленны. Казалось, Кислый не испытывал никакой тяги к женщинам. Его сексуальные партнерши были то невероятно объемными, с мясистыми губами и одутловатыми щеками, с грудями-дынями и талией куда больше в обхвате, чем плечи, или, напротив, исхудавшими и морщинистыми особами неопределенного возраста, скорее напоминающими проституток на пенсии, чем студенток политехнического, как их представлял нам наш «кавалер третьего эшелона». Да Кислый и сам был далеко не красавец, но все же он был молод, излишним весом не страдал, прыщей на лице не имел и вообще с виду — нормальный парень. Большие черные удивленные глаза, небольшой вздернутый нос, короткие курчавые волосы на голове — он смахивал на пекинеса. Только что уши не свисали на щеки. Но пекинес — не бульдог, многим женщинам нравится эта забавная порода собачек. Да и потом, никто ведь точно не знает, что такое мужская красота и привлекательность в понимании женщин, так что будь у Кислого побольше гордости и уверенности в себе, он вполне мог бы найти варианты получше. Но Кислого такое положение вещей вполне устраивало. В своей непритязательности Кислый метил на почетное место в Книге рекордов Гиннесса. Да, его все устраивало… до тех пор, пока он не решался выяснить мнение окружающих насчет своей избранницы:

— Гвоздь, это… Как тебе?

— Что?

— Ну, это… девушка моя.

— Девушка?! Хм… Кислый, я считаю, у тебя очень развито воображение. Ты увидел женщину в том, что я принял за бульдозер.

После такого отзыва Кислый в момент остывал к своей новой пассии. Но это случалось достаточно редко, куда чаще сами женщины бросали незадачливого кавалера, не дожидаясь, пока он выяснит свое к ним отношение посредством анализа общественного мнения. Все дело было в его скупости, а это качество никакая, даже самая непривлекательная, женщина терпеть не в силах.

Кислый был третьим и последним ребенком в семье, причем младше среднего брата лет на восемь. Родился он где-то на Азовском побережье. Его отец занимался рыболовным промыслом, Кислый же рыбу терпеть не мог. Очевидно, в детстве и юности он съел ее предостаточно, так что разделял мнение ребят из «Манго-Манго», которые уверяли, что лучшая рыба — это колбаса. Чуть позже эта гастрономическая особенность Кислого получила более конкретное объяснение.

Как-то один наш студенческий товарищ организовал вечеринку по поводу своего дня рождения и решил всех удивить запеченным зеркальным карпом. Это ему удалось: все, кроме Кислого, за обе щеки уплетали горячее душистое мясо, в то время как Кислый налегал на сало и ливерную колбасу (виновник торжества вложился в алкоголь, на нормальную колбасу ему не хватило, и мы одобряли его подход). Но глядя на то, как Кислый воротит нос от столь изысканного (по меркам рядового студента) блюда, я решил выяснить, в чем же причина такого антагонизма.

— Кислый, хоть ты и ненавидишь морепродукты, потому что в свое время объелся ими, но карп — рыба озерная, то есть пресноводная. Уверен, что в Азовском море ничего подобного не водится. Чего ты «интерфейс» от него воротишь?

И тут Кислого прорвало на самый информативный и продолжительный монолог, который я от него когда-либо слышал:

— Ну, это… Я не против. Ешьте на здоровье. Я, это… вообще рыбу не люблю. Ну, в смысле, не есть, а вообще… Я столько ее перечистил. Братья разъехались, как только школу закончили. Это… подальше от дома. А я каждый вечер, выходные, все каникулы… Отец ловил, мать торговала ею на рынке, а я потрошил да чистил. Цена-то ей у нас копейки. Это… чтобы прожить, братья-то учились, опять же денег никогда не было. Этот запах даже кипячением из одежды не удалялся. Меня в школе это… даже дразнили из-за запаха этого…

Свою тираду он произнес с какой-то обреченностью и затаенной обидой. Я представил себе морское побережье, залитое слепящим солнцем. Миллионы зеркальных бликов на подернутой рябью поверхности мутной воды, и огромный чан с рыбой, покрытой студенистой слизью, и парнишку лет четырнадцати с ножом в руке, присевшего у этого чана. Загоревшего до черноты пацана в одних плавках, который отточенным движением вспарывает брюхо очередному бычку, тарани или сельди, извлекает исколотыми пальцами черно-красные кишки и с чавкающим звуком стряхивает эту требуху в заполненный наполовину таз. А над этим всем палит солнце, и у парня лоб и плечи в поту, над тазом с рыбьими потрохами поднимается сладковатый пар, и жужжат мухи. И где-то в траве стрекочут кузнечики, и тихо ползет змея, а над травой горячая земля и камни плавят воздух, так что он колеблется и колеблет все, что сквозь него видно. Парнишка замирает, смотрит на прибрежный шлейф, на полосу пены в камнях этого шлейфа и на само море и видит своих одноклассников, которые с криком и смехом плескаются в воде, переводит взгляд на чан с рыбой и понимает, что сидеть ему у этого чана еще очень долго, возможно, всю жизнь…

Он осознает это, и на его лицо набегает тень, он тяжело вздыхает, вспарывает очередное рыбье брюхо и достает исколотыми пальцами теплые и скользкие потроха, пахнущие морем и безысходностью.

Я представил себе эту картину, и мне стало жаль Кислого. Жаль не потому, что на его долю выпало такое детство и юность, а потому, что ему не хватило сил свое прошлое побороть. Не хватило мужества сбросить с плеч сизифов камень, пристрелить свое прошлое, как уродливую обезьяну — наглую, дотошную и беспринципную тварь, единственная цель которой не пускать человека в страну истинной свободы.