Триумфальная арка - читать онлайн книгу. Автор: Эрих Мария Ремарк cтр.№ 71

– Она почти никогда не бывает заперта.

Она с минуту помолчала.

– Я думала, ты еще не вернулся, – сказала она наконец. – Я только хотела… Думала, ты сидишь где-нибудь и пьешь.

– Я тоже думал, что так будет. Но вместо этого я играл в шахматы.

– Что ты делал?

– Играл в шахматы. С Морозовым. Внизу, в комнате, похожей на аквариум без воды.

– Шахматы! – она отошла от двери. – Шахматы! Как же так?.. Разве можно играть в шахматы, когда?..

– Я бы и сам не поверил, но, оказывается, можно. И совсем не плохо получается. Мне даже удалось выиграть одну партию.

– Ты самый холодный, самый бессердечный…

– Жоан, не устраивай глупых сцен. Я люблю театр, но сейчас мне не до него.

– Я и не думаю устраивать тебе сцен. Я безумно несчастна.

– Хорошо. Не будем говорить об этом. Сцены уместны, когда люди не очень несчастны. Я был знаком с одним человеком, который сразу после смерти своей жены заперся у себя в комнате и просидел там до самых похорон, решая шахматные задачи. Его сочли бессердечным, но я знаю, что свою жену он любил больше всего на свете. Просто он ничего лучшего не мог придумать. День и ночь решал шахматные задачи, чтобы хоть как-то забыться.

Жоан стояла теперь посредине комнаты.

– Значит, поэтому ты и играл в шахматы, Равик?

– Нет. Я же рассказал тебе о другом человеке. А я спал, когда ты пришла.

– Да, ты спал! Ты еще можешь спать!

Равик привстал на постели.

– Я знал и другого человека. Потеряв жену, он лег спать и проспал двое суток. Его теща была вне себя. Она не понимала, что можно делать самые, казалось бы, неуместные, противоестественные вещи и быть при этом совершенно безутешным. Просто удивительно, до чего нелеп этикет горя. Застань ты меня мертвецки пьяным – и приличия были бы соблюдены. А я играл в шахматы и потом лег спать. И это вовсе не говорит о том, что я черств или бессердечен. Что же тут непонятного?

Внезапно раздался грохот и звон: Жоан схватила вазу и швырнула ее на пол.

– Спасибо, – сказал Равик. – Я терпеть не мог этой штуки. Смотри не поранься осколками. Она расшвыряла осколки ногой.

– Равик, – сказала она. – Зачем ты говоришь мне все это?

– Действительно, – ответил он. – Зачем? Вероятно, подбадриваю самого себя. Тебе не кажется?

Она порывисто повернулась к нему.

– Похоже, что так. Но у тебя никак не поймешь, когда ты серьезен, а когда шутишь.

Осторожно пройдя по усеянному осколками полу, Жоан села на кровать. Теперь, при свете занимающегося утра, он мог отчетливо разглядеть ее лицо. И удивительное дело: оно нисколько не казалось усталым, напротив, оно было молодым, ясным и сосредоточенным. На ней был новый плащ и уже не то платье, в каком он видел ее в «Клош Д'Ор».

– Я думала, ты никогда больше не вернешься, Равик, – сказала она.

– Мне пришлось пробыть в Швейцарии дольше, чем я рассчитывал. Я не мог приехать раньше.

– Почему ты ни разу не написал?

– А что бы от этого изменилось?

Она отвела взгляд в сторону.

– Все-таки было бы лучше.

– Лучше всего было бы вообще не возвращаться. Однако я не могу жить ни в какой другой стране, кроме Франции, ни в каком другом городе, кроме Парижа. Швейцария слишком мала, в других странах – фашисты.

– Но ведь здесь… полиция.

– У полиции сейчас так же много или, если угодно, так же мало шансов схватить меня, как и прежде. В последний раз мне просто не повезло. Не будем больше говорить об этом.

Он взял сигареты со стола около кровати. Это был удобный, средних размеров стол, с книгами, сигаретами и всякой мелочью. Равик не выносил ночных столиков с резными ножками и столешни – цами из поддельного мрамора, какие встречаются почти в каждом отеле.

– Дай и мне сигарету, – попросила Жоан.

– Ты не хочешь выпить?

– Хочу. Не вставай. Принесу сама.

Она нашла бутылку и налила две рюмки – ему и себе. Когда она пила, плащ соскользнул с ее плеч, и в свете редеющих утренних сумерек Равик увидел, что на ней то самое платье, которое он подарил ей перед поездкой в Антиб. Зачем она его надела, это единственное платье, которое он ей купил? Единственное? Он никогда над этим не задумывался. И сейчас он тоже не хотел думать об этом.

– Когда я увидела тебя, Равик… так неожиданно… – сказала она, – я ни о чем другом не могла думать. Просто не могла. А когда ты ушел – испугалась, что никогда больше не увижу тебя. Сначала ждала – а вдруг ты вернешься в «Клош д'Ор». Мне казалось, ты вернешься. Почему ты не вернулся?

– А к чему было возвращаться?

– Я пошла бы с тобой.

Он знал, что она сказала неправду, но не хотел думать об этом. Он вообще не хотел теперь ни о чем думать. Раньше он бы не поверил, что ее приход успокоит его. Он не понимал, зачем она пришла и чего хотела. Но неожиданно он почувствовал какое-то странное, глубокое успокоение. Она была здесь, и этого было достаточно. Что же это такое? – подумал он. – Неужели я снова теряю самообладание, снова погружаюсь во мрак и попадаю под власть воображения? Опять в висках стучит кровь, опять на меня надвигается опасность?

– Мне казалось, ты хочешь уйти от меня, – сказала Жоан. – Да ты и хотел! Скажи правду. Равик молчал.

Она смотрела на него, ожидая ответа.

– Я это знала! Знала! – повторяла она с глубокой убежденностью.

– Дай мне еще рюмку кальвадоса.

– А это кальвадос?

– Да. Разве ты не заметила?

– Нет.

Наливая рюмки, она положила руку ему на грудь, и он вдруг почувствовал, что ему нечем дышать. Она взяла свою рюмку и выпила ее.

– Да, это действительно кальвадос.

Она снова взглянула на него.

– Хорошо, что я пришла. Знала, что это будет хорошо.

Стало еще светлее. Послышался тихий скрип ставен. Поднялся утренний ветерок.

– Ведь правда хорошо, что я пришла? – спросил она.

– Не знаю, Жоан.

Она склонилась над ним.

– Нет, знаешь. Должен знать.

Он видел над собой лицо Жоан, ее волосы касались его плеч. Знакомая картина, подумал Равик, бесконечно чужая и близкая, всегда одна и та же и всегда новая. Он видел, что кожа у нее на лбу шелушится, видел, что она небрежно накрасилась – к верхней губе прилипли кусочки помады. Он смотрел на ее лицо, заслонившее весь мир, вглядывался в него и понимал, что только фантазия влюбленного может найти в нем так много таинственного. Он знал – есть более прекрасные лица, более умные и чистые, но он знал также, что нет на земле другого лица, которое обладало бы над ним такой властью. И разве не он сам наделил его этой властью?