Станция на горизонте - читать онлайн книгу. Автор: Эрих Мария Ремарк cтр.№ 34

Они попали в плен к вертящейся стеклянной двери, разделенной на шесть частей. Секунду Кай и Барбара стояли рядом, словно в стеклянном шкафу. Потом хрусталь и латунь крутанулись дальше и выдули их в прохладный холл, который казался полутемным после ослепительно сиявшего снега.

— Я выбрала для вас хорошие комнаты, Кай. У вас там прекраснейший вид и прекраснейшие шезлонги.

— Но, Барбара, это же просто замечательно, когда о тебе так заботятся.

Они условились встретиться через час. Кай быстро переоделся и спустился в холл, Хольштейн между тем еще плескался в ванне. Внизу Кая уже дожидалась Барбара, одетая в лыжный костюм. Рядом с ней сторожко сидела Фруте, так и не отходившая от нее ни на шаг.

Кай на миг остановился. Это была картинка: девушка, которая стояла, прямая и стройная, как ива, изящно вскинув голову над облекавшей ее плечи жесткой тканью костюма — какая же она тоненькая! — а рядом с нею сидел дог, уши торчком.

— Вы, Барбара, единственный человек, с кем Фруте мне изменяет.

Собака с несколько виноватым видом встала и недоуменно взглянула на Кая. Потом предпочла стать у него за спиной и напоминать о себе, лишь тихонько похлопывая его хвостом по ногам.

Барбара оттащила ее за ошейник к себе и взяла в руки ее голову.

— Я часто думала — у нее ведь серовато-желтые глаза. Это наверняка заколдованная собака.

— Навряд ли. У нее слишком уж естественное пристрастие к сырому мясу.

Барбара рассмеялась.

— Это чудесно, Кай, что вы приехали.

— Я тоже радуюсь тому, что мы здесь. Вы оказываете особое воздействие на человека, Барбара: когда находишься рядом с вами, жизнь перестает казаться сложной.

Она призадумалась и чуть улыбнулась.

— По-видимому, у вас она очень сложная?

— Лишь изредка. Но и тогда не слишком долго. Чем старше становишься, тем проще она выглядит. Словно ты вырос из костюма и в конце концов кажешься смешным, если принимаешь это слишком всерьез. Но не стоит говорить о таких вещах, давайте прихватим Хольштейна и покатаемся на лыжах.

Ландшафт предстал перед ними, будто застывший взрыв, — необоримое извержение света, белизна, умноженная белизной, сияние и блеск. Разноцветные свитеры ползали по этой белизне, кружили и сжимались в комочки возле ледяных прудов, пестрые, как амазонские попугаи. Встречались смелые женщины, что расхаживали в клетчатых бриджах в обтяжку и не испытывали стыда, но зато сеяли его за собой. Странно смотрелись на загорелых лицах очки в золотой оправе. Кай уверял, что нигде не видел таких сияющих лысин, как здесь. Они светились, словно звезды.

Барбара болтала о том, о сем. Она была прелестна, а потому могла говорить все, что ей вздумается. Снег она расшвыривала ногами, мяла в руках, стряхивала с тяжело нагруженных им еловых лап, пристально разглядывала, нюхала, уверяла, будто что-то нашла, в итоге подбрасывала вверх и под падающими снежками пролетала дальше.

Но нечто совсем невероятное творилось с Фруте. Как бешеная, грызла она снег и гоняла его с хитрой миной, тщетно пытаясь настичь торопливыми прыжками. Это опять-таки давало юной Барбаре повод побегать — девушка и собака ловили друг друга и забрасывали снегом, пока не падали, запыхавшиеся и обессиленные, а собака при каждой попытке девушки встать мягкими лапами опрокидывала ее обратно и носилась вокруг, издавая короткий, отрывистый лай.

Эта забава длилась недолго, Хольштейн тоже принял в ней участие — началась перестрелка снежками, собака скакала от одного к другой, а Кай стоял и всех подстрекал. Однако сам он не вмешивался и при этом не мог отделаться от безотчетного чувства, странного и не то чтобы неприятного, — от какого-то легкого стеснения, чего-то, что его сдерживало помимо собственной воли.

Вечером они пошли танцевать. У моря и в горах легкие бывают торжественно настроены благодаря мягкому шелесту дневного воздуха, кожа словно выдыхает солнечное тепло, и часы, проведенные между прихотливыми и резкими линиями гор, горизонтов и далей, придают вечернему общению отблеск такого деятельного и гармоничного здоровья, что кровь бежит по жилам и поет, что мысли вроде бы сами пританцовывают и во всем теле пульсирует упоение самим собой.

Отблески в стаканах, скрипки, завешанные гардинами окна, за которыми стояли горы, небо, ночь и бесконечность, — Барбара и Хольштейн ни разу не упустили случая ступить на танцевальный квадрат.

Кай испросил себе освобождение от танцев. Он занялся приготовлением коктейля — это была кропотливая работа. Прежде чем выпить, он чуть иронично и благожелательно подмигнул стакану.

Всякий раз, когда Барбара проносилась в танце мимо него, глаза ее из-за плеча Хольштейна останавливались на нем. Он неизменно отвечал на этот взгляд с почти флегматичной отвагой и чувствовал себя неуютно, но все-таки был рад.

С Барбарой к нему возвратилась тишина, с нею были связаны платаны перед домом в степи, красный закат на равнине, ночи без пробуждений, леса, звезды, ранний свет, ясный день. Но с нею возвратился и конфликт, какое-то внутреннее торможение и необъяснимая робость.

Становилось поздно. По Хольштейну было видно, как он устал. Кай сделал знак им обоим.

— У нас позади напряженный день, Барбара. Особенно у Хольштейна, давайте-ка отправим его спать. До завтрашнего, заметьте — раннего — утра, Хольштейн!

Попытавшись вначале протестовать, юноша послушался и ушел. Барбара положила руку на плечо Каю.

— Может быть, мы немного пройдемся? Я это делаю каждый вечер…

Кай надел на нее пальто. Воздух был настолько холодный, что это уже не чувствовалось — не было ветра. Лапы Фруте неуверенно ступали по промерзшей земле, как беспомощные детские ножки.

Барбара рассказывала про старого господина фон Круа, про брата и сестру Хольгерсен, про кобылу, которая принесла белоснежного жеребенка с треугольным черным пятном на лбу, — в Египте его наверно объявили бы священным животным, — про своих собак, про парк, про соседей и друзей. Кая словно охватило тепло погожего летнего дня. Он молчал, не зная, что сказать, кроме обычного в подобном разговоре набора слов.

Они повернули обратно. В холле Барбара остановилась.

— Спокойно ночи, Кай…

Она посмотрела на него таким странным безличным взглядом, что на миг стала уже не Барбарой, а какой-то совсем чужой женщиной, потом знакомое, близкое вернулось.

— Спокойной ночи.

Пошли дни, когда Кай все утро сидел в отеле. Говорил, что должен написать письма. Тогда Барбара и Хольштейн шли без него кататься на лыжах. Они быстро привыкли друг к другу — ведь оба были очень молоды.

Порой, выходя вместе с ними из дома, Кай ловил на себе взгляд юной Барбары, который его тревожил и показывал: в своих мыслях он слишком мало считался с тем, что она не только принцип, не только ребенок, но что сейчас она в таком возрасте, когда жизнь за один месяц продвигает человека дальше, чем позднее за несколько лет.