Дети заката - читать онлайн книгу. Автор: Тимофей Алексеев cтр.№ 92

Ворон как-то странно посмотрел на Винта. По глазам было видно, что к нему пришла интересная мысль. Не кем-то уже когда-то сказанная или где-то прочитанная — он сам пришёл к ней, или она спустилась к нему откуда-то свыше.

— Ну, говори, не томи! — опять усмешка проскользнула по лицу Винта, от чего раненная когда-то щека приобрела багровый цвет. Усмешка выглядела уже не усмешкой, а каким-то агрессивным ожиданием. Кто знал Винта, боялись этого выражения. — Что замолчал? Смотри, мысли разные — они до добра не доводят… По себе знаю.

— Понимаешь, если бы на земле царило только добро или только зло, жизнь бы прекратилась. Она стала бы однобокой и однополой. А при однополой жизни нет продолжения… И если бы все люди несли всегда добро, оно бы перестало быть добром. Так же и зло. И вот поэтому, Винт, ни рая, ни ада нет. Зачем боги выдумали рай? Только ли для того, чтобы удерживать и прививать человеку добрые намерения? Или для того, чтобы человечество подталкивать к своему концу? Но боги всех вероисповеданий не желают такого конца пастве своей. А если не боги — тогда кто? Тёмные силы? Или люди?… Сначала распяли, потом возлюбили и возвеличили… Увидели чудо воскрешения? А мало ли было чудес до этого? Но отказались от старого и приняли новое тоже люди. Через крестовые походы, инквизицию, кровь и огонь… Люди преследуют свои цели со дня рождения Христа… Светлые или тёмные… Только никто свыше не даст им перевалить через рубеж равновесия, потому что тогда наступит апокалипсис.

— Ну, ты, Ворон, загнул! Разве так бывает? Две тысячи лет прошло! И даже какие-то люди, затеявшие эту борьбу со всем человечеством, после двух тысячелетий забыли бы, ради чего всё начинали. Рай и ад — это же Библия! Святые писания… Не читал, но слышал.

— Вот и хорошо, что не бывает… Это мои мысли, Винт, не надо их к кому-то относить. Мои раздумья…

Ворон снова замолчал. То, что ему открылось вдруг, невзначай, не успокоило его, а наоборот, стало отягощать. Будто и не на машине он ехал, а шёл по бездорожью, взвалив на себя непосильную ношу. И каждая новая мысль становилась мрачнее, а ноша тяжелее.

Он вдруг почувствовал в себе настоящую физическую усталость. Откинулся на сиденье и закрыл глаза, стараясь вызвать образ Марии. Но как назло ему пришёл образ его бывшей жены, русоволосой красавицы с голубыми огромными глазами.

Много лет он старался забыть её, вытравить из своей памяти. Но как ни старался, у него это не получалось. Каждый день она приходила к нему в думах, реже в снах, но она оставалась с ним. С годами иногда приходила к нему мысль: правильно ли он сделал, что расстался с ней, что не смог простить ей измену? Вокруг столько людей прощают друг друга. Может, где-то в глубине души переживают это, мучаются. Но со временем всё проходит, и живут дальше, рожают детей, а самые ранимые меняют квартиры, обстановку в доме, города, чтобы ничего не напоминало о прошлом, — и живут!

А вот Ворон не смог. Хотел, но не смог. Но с появлением Марии он впервые поймал себя на мысли, что простил измену жены. Рана его в душе в одночасье зарубцевалась: понял, что отпустил жену. Отпустил, как птицу из клетки, из своей внутренней клетки, где она много лет билась, ожидая свободы. Он отпустил её из своей памяти, тем самым получил свободу для себя. И понял, что сам стал для себя тюрьмой! А тюрьма — это ведь не здание с решётками и железными воротами. Тюрьма — это когда в этом здании находится узник. А нет узника — незачем и решётки с засовами. И вместе с этим открытием впервые задумался: «А где она сейчас? Как она живёт? И есть ли у неё дети? Нужно найти её, узнать, как у неё всё сложилось». И с этой мыслью пришло какое-то чувство стыда, что за столько лет, как судьба развела их, он ни разу не поинтересовался, как она живёт… А ведь любил! Но почему обида застила разум так, что он не смог подумать о ней, как о человеке, как о жене, пусть даже бывшей?

Дорога поднималась в гору по опустившемуся солнечному закату. Последний подъём перед урочищем. И снова подумал о жене: «Что это? Раскаянье? Или осознание мира вокруг себя, с человеческими чувствами и слабостями? Или миг прощения?»

Додумать не успел. Увидел, как Винт потянулся к заплечной кобуре. Боковое зрение выхватило длинную тень в закатном солнце, которая метнулась среди вековых сосен, и длинная автоматная очередь брызнула крошевом стекла ему в лицо. Боли не почувствовал. В ушах появился звон, как после разрыва шумовой гранаты. И вот звоны стали сливаться в звуки, а звуки переплелись в мелодию, и в них растворилась крыша салона.

И с закрытыми глазами Ворон увидел солнечный свет. Только он был необычный, не такой, как ранее, — лучи были живые и осязаемые. Они переливались, сплетаясь, и он понял, что это и есть та мелодия. И звучит она необычно, потому что музыка и свет слились и стали одним целым. Как он раньше не понимал этого! Вот почему она зазвучала так! И земля и небо будто превратились в единый орган, и не было в мире больше ничего — только музыка и свет.

Его отпустили жизненные проблемы, отпустила тяжесть мыслей. И вообще всё, что он делал на земле и к чему стремился все годы, стало таким мизерным и никчёмным, что тоже потеряло свой вес, превратившись в лёгкую пушинку. И он даже не увидел, куда полетел его земной багаж, и даже не придал этому значения. В нём была эйфория лёгкости. Ворону казалось: взмахни он руками — и подобно птице оторвётся от земли и взлетит. Он уже не чувствовал своего тела, только солнечное тепло, которое разлилось в нём.

Иногда на какие-то доли секунды он возвращался к земному, и это было словно сон. В падающих осенних листьях, пронизанных жёлтыми лучами, возникали знакомые лица. Они смотрели на него и как бы спрашивали: «Почему ты улетаешь в небо без нас, а мы остаёмся на земле? Что нас разъединило?» Ворон засмеялся, не слыша своего голоса, — его заглушал орган грустным и от этого кажущимся холодным реквиемом.

А он знал, что разделило их. Его отпустила земля, она забрала его земное притяжение, оставив ему только детское чувство полёта, сновидения. И он поднимался в этом полёте всё выше и выше, туда, где тугие струи солнечных лучей сходились в одну нить. Он глянул вниз и увидел, что земля превратилась в маленькую светящуюся точку, окутанную светлой оболочкой тумана, одну среди чёрного неба. Солнечные лучи не доходили до неё, они светили только ему, поднимающемуся вверх. И вдруг горечь залила его душу. Горечь по утрате друзей, горечь по маленькой светящейся земле, которая осталась в одиночестве.

Вдруг Ворон почувствовал, что полёт закончился. Он замер, не долетев до основания ласкающих лучей. И снова его тело обрело вес, и он заскользил вниз до головокружения, до тошноты. Исчезла музыка, и он падал, оглушенный тишиной. Он понял, что не может даже пошевелить пальцами, а не то чтобы взмахнуть руками-крыльями. Потом его закружило, как те осенние листья, в которых он различал лица своих друзей и знакомых, и ещё через несколько мгновений земля вновь приняла его в свои объятия. И первый раз после автоматной очереди он стал различать звуки и голоса.

— Он жив, Леший! — послышался женский голос. — Я не хочу его терять! Помогите же мне!..

«Это Мария, — подумал Ворон. — Плачет…»