Маледикт - читать онлайн книгу. Автор: Лейн Робинс cтр.№ 65

— Это неизлечимая болезнь, — отозвался Джилли, пытаясь угадать настроение Маледикта. Глаза у него были грустные, веки набухли от рыданий, но губы перестали уныло кривиться — на них даже обозначилась едва заметная улыбка.

Маледикт допил молоко, подошел к плите и налил еще кружку. Потом сел за стол и принялся за крошеный миндаль и теплый хлеб, ожидая рассказа Джилли.

— Истории любви так часто наводят скуку…

— Может, вырвать листок из какой-нибудь порнографической книжки Ворнатти и накормить тебя непристойностями вместо романтики? — поддразнил юношу Джилли.

— Что хочешь, Джилли, я весь внимание.

— Жил-был рыцарь… — начал свой рассказ Джилли, улыбаясь не сюжету, а неохотному вниманию Маледикта — тот походил на ребенка, которого заинтересовали чем-то против его воли. Предание было старинное — и очень печальное. Мужчины получили ответ на свое прошение Эпсит, богине созидания и отчаяния. Кобыла забеременела человеческим ребенком. Но в родовых схватках она копытом ударила оруженосца в горло, и первый крик их новорожденной дочери смешался с предсмертным хрипом оруженосца.

Когда Джилли окончил историю, глаза Маледикта оставались грустными, уголки рта снова поползли вниз; горестно вздохнув, Джилли пересказал всю историю на манер фарса: рыцарь и оруженосец обратились с прошением к Эпсит, а лошадь оказалась жеребцом, так что в итоге оба мужчины забеременели, а конь… остался весьма доволен. Уныние Маледикта быстро сменилась смехом.

— Никогда не думал, что ты знаешь такие предания, — проговорил Маледикт, вдоволь нахохотавшись.

— Я прожил со старым мерзавцем восемь лет, — сказал Джилли, — а до того жил на ферме. Удивительно, что я не говорю так все время.

— Спасибо, Джилли.

Когда настроение у Маледикта улучшилось, мысли Джилли вернулись к погрому, учиненному наверху.

— Давай-ка приберем немного, чтобы ты мог спать, не опасаясь осколков стекла в постели.

Он рывком поднял Маледикта на ноги и погнал наверх, не слушая жалоб и подтрунивая над заявлениями юноши о принадлежности к аристократии.

Когда Янус вернулся, Маледикт стоял посреди комнаты, собрав в охапку обрезки кружев, а Джилли снял и аккуратно сложил постельное белье, все еще посверкивавшее осколками. Янус открыл дверь и остановился на пороге.

Маледикт затолкал белье под прикроватную лесенку.

Янус подвинул кресло к камину и сел.

— Снова вспылил?

— Лучше выплеснуть, чем держать внутри, как говаривала Селия.

— Селия пользовалась этой аксиомой, чтобы оправдывать свою ломку, — возразил Янус. Нагнувшись, он подобрал с каминной плиты туфлю, провел пальцем по длинной царапине сбоку.

— Ты рассержен? — спросил Маледикт, ссутулившись перед Янусом.

— Это твои вещи, — ответил Янус.

Джилли подобрал чайник: фарфоровый носик был отбит, так что и с чайником пришлось распрощаться.

После всех усилий, которых стоило успокоить Маледикта, Джилли не собирался позволять Янусу опять вывести юношу из себя, и принялся суетиться, прибираясь в комнате.

— О чем ты задумался, что так притих? — поинтересовался Маледикт, забираясь на колени к Янусу.

— О туфлях. Вот эта никуда не годится. — Он выпустил туфлю из рук и обнял Маледикта за талию. — Во всяком случае, нам она кажется никуда не годной. Теперь.

Маледикт медленно провел пальцами по мягкой, исцарапанной коже туфли, ощупывая причиненный ущерб.

— Я не думал об этом уже несколько лет. Мы могли неделю кормиться за счет пары таких туфель.

— Вы ели обувь? — не поверил Джилли.

— Нет, глупый, — отозвался Янус. — Мы сдавали ее старьевщикам за медь, а то и за серебро, если торговался Мэл. Старьевщики закрашивали царапины и продавали обувь в четыре раза дороже, чем платили нам.

— Джилли, туфли нельзя есть. Они не перевариваются, а если использовать их для бульона, он будет иметь лишь привкус ног, — объяснил Маледикт. — Если вообще удастся раздобыть воды. В Развалинах я всегда страдал от жажды.

Джилли опустился на ступени перед кроватью.

— Чтобы избавиться от жажды, мы клали под язык камешек, — вспомнил Янус.

— Вставали на заре, чтобы собрать росу со стен. Но так близко к морю даже капли росы имеют солоноватый привкус, — сказал Маледикт. — Я уже несколько лет не просыпался на заре.

— А я поначалу просыпался, несмотря на то, что сидел в золоченой клетке. Я просыпался вместе с солнцем, но у кровати всегда стоял кувшин питьевой воды, а потом приходили служанки и приносили мне чай. — Янус вздохнул, уткнувшись лицом в шею Маледикта. — Почти невозможно вспомнить чувство голода.

— А я помню голод, — сказал Маледикт. Уголки его рта опять опустились, как будто он ощутил, как голод скручивает ему живот, несмотря на только что съеденные хлеб с молоком и орешки.

— Ты всегда больше меня страдал от голода, — заметил Янус. — Удивительно, что ты так и не разъелся на пиршествах, которые можешь себе позволить теперь. — Он поднял руку и обхватил запястье Маледикта, заговорив почти мечтательным голосом: — Как же тогда было тяжело. И никому не было дела до того, что мы голодали.

— Даже нашим матерям, — продолжил за него Маледикт. — Мы счастливо от них избавились.

— Они уничтожали все наши запасы, а если ничего не оставалось — ну, тогда нам пора было отправляться на промысел. Им было плевать, что для этого нам приходилось воровать или побираться.

— Из-за тебя я опять проголодался, — с укором проговорил Маледикт.

— Я не в силах утолить ваш прежний голод, однако если вы не возражаете против простого ужина, я могу приготовить, — предложил Джилли.

— Спасибо, Джилли, — поблагодарил Янус.

Джилли удивился отсутствию высокомерия в голосе Януса. Он вышел, гадая, что занимает мысли юноши. Тогда как Маледикт являл собой клубок нервов и тайн, еще труднее было понять, что на уме у Януса, такого открытого на первый взгляд.

* * *

Маледикт разделся в почти полной темноте спальни, в скудном свете ламп дрогнула и съежилась его тень. Если бы он прислушался к необычайной тишине дома в отсутствие слуг, он уловил бы, как внизу Джилли и Янус обсуждают Амаранту. Маледикт предпочел не напрягать слух и позволить их словам смешаться в приятный шелест, подобный потрескиванию догорающего огня.

Надежно спрятав корсет в глубине шкафа, он надел белую накрахмаленную ночную рубашку. Уловив свое призрачное отражение в зеркале, помедлил, прикасаясь к белоснежным складкам ткани, и на миг с грустью подумал, ложится ли Амаранта спать в рубашках из шелков и кружев.

Впрочем, он носил шелка в изобилии в течение всего дня, выбирая цвета на свой вкус. Ходил куда хотел, и непременно с мечом. Мысль об оружии приободрила Маледикта. Меч, такой изящный — само совершенство — вызывал в юноше желание прикоснуться к лезвию.