Возлюби ближнего своего - читать онлайн книгу. Автор: Эрих Мария Ремарк cтр.№ 75

– Паспорт-то у нее есть, – ответил Керн, – но срок его истек, и она вынуждена была границу перейти нелегально.

– Ничего не значит. Паспорт есть паспорт. Ценится на вес золота. Классман вам все объяснит.

Ивонна поставила на стол картофель и тарелку с тремя кусками телятины. Керн улыбнулся ей. Ее лицо расплылось в ответной улыбке.

– Большое спасибо, Ивонна, – поблагодарила ее Рут.

Улыбка Ивонны стала еще шире, и она ушла, покачивая бедрами.

– Как было бы хорошо, если бы Рут получила временное разрешение, – мечтательно сказал Керн. – В Швейцарии она уже получала разрешение на три дня.

– Вы забросили химию, Рут? – спросил Марилл.

– Да… То есть и да, и нет. В настоящее время – да.

Марилл кивнул.

– Правильно. – Он показал на молодого человека у окна, перед которым лежала книга. – Вон тот юноша уже два года работает посудомойкой в ночном клубе. Раньше был студентом. В Германии. Две недели назад он получил степень доктора по французской филологии, а недавно узнал, что его здесь не примут на работу. Теперь он изучает английский, чтобы стать специалистом по английскому языку и уехать в Южную Америку. Здесь такое бывает. Вас это утешает?

– Конечно.

– А вас, Керн?

– Меня все утешает. Какая здесь полиция?

– Довольно вялая. Но все равно нужно быть начеку. Правда, здесь не так строго, как в Швейцарии.

– Вот это меня действительно утешает! – ответил Керн.

На следующее утро Керн отправился с Классманом в комитет помощи беженцам, чтобы встать на учет. Оттуда они направились к префектуре.

– Нет никакого смысла заявлять о себе в полицию, – сказал Классман. – Вас просто вышлют. Но вам будет полезно взглянуть, что там творится. Это неопасно. Полиция, церкви и музеи – самые безопасные места для эмигрантов.

– Правильно, – согласился Керн. – Правда, до музеев я еще не додумался.

Префектура занимала целый комплекс зданий, внутри которых находился большой двор. Керн и Классман миновали несколько ворот и дверей и очутились наконец в большом зале, похожем на зал ожидания при вокзале. Вдоль стен тянулся ряд окошечек, за которыми сидели служащие. В центре зала стояли скамейки без спинок. К каждому окошечку тянулись длинные очереди.

– Это – зал для избранных. Почти рай, – пояснил Классман. – Вы видите здесь людей, у которых есть разрешение и которым должны его продлить.

Тем не менее в зале царила атмосфера озабоченности и беспокойства. Она действовала угнетающе.

– И это вы называете раем? – спросил Керн.

– Да, несомненно. Вот, взгляните!

Классман показал на женщину, которая только что отошла от окошечка. Она не могла оторвать взгляда от своего разрешения с печатью, которое только что возвратил ей чиновник. Глаза ее блестели от радости. Она подбежала к группе ожидающих.

– На четыре недели! – выкрикнула она каким-то сдавленным голосом. – Продлили на четыре недели!

Классман обменялся взглядом с Керном.

– Вот видите: четыре недели! На сегодняшний день четыре недели равнозначны целой жизни. Согласны?

Керн кивнул.

Теперь перед окошечком стоял старик.

– Что же мне делать? – растерянно спрашивал он.

Чиновник что-то быстро ответил ему по-французски. Керн не смог разобрать слов. Старик выслушал чиновника и повторил:

– Да, ну а что же мне делать?

Чиновник повторил ему свое объяснение.

– Следующий! – сказал он затем и взял бумаги, которые протянул ему следующий прямо через голову старика.

Тот повернул голову.

– Я же еще не умер, – произнес он. – Но что мне делать, я не знаю. Что делать? Куда идти? – спросил он чиновника.

Чиновник опять что-то быстро ответил ему и занялся бумагами другого. Старик продолжал стоять у окошечка, держась за деревянный выступ, словно утопающий за спасительное бревно.

– Что мне делать, если вы не продлите мне разрешение? – спросил он.

Чиновник больше не обращал на него внимания. Старик повернулся к людям, стоявшим позади него.

– Что же мне теперь делать?

В ответ он увидел только взгляды озабоченных, затравленных и словно окаменевших людей. Никто ему не ответил, но никто и не гнал его. Бумаги подавались в окошечко прямо через его голову, с величайшей осторожностью, чтобы его не задеть.

Старик снова повернулся к чиновнику.

– Ведь кто-то должен мне сказать, что мне теперь делать! – повторил он тихо. И он продолжал нашептывать эту фразу, испуганно глядя на чиновника и наклонив немного голову вперед, чтобы дать место рукам.

Потом он замолк и внезапно, будто все силы оставили его, опустил руки, которыми он держался за выступ. Теперь эти руки, со вздувшимися венами, неестественно висели вдоль его тела – длинные и беспомощные, словно два каната, прикрепленные к плечам, а опущенный взгляд, казалось, ничего больше не замечал. И пока он здесь стоял – совершенно потерянный, – Керн заметил, как в ужасе окаменело другое лицо. Лицо другого человека, стоявшего у окошечка. Потом Керн увидел, что тот, другой, тоже что-то сбивчиво объяснял – а в итоге опять это страшное оцепенение, этот слепой уход в самого себя в поисках какого-либо спасения.

– И это вы называете раем? – повторил Керн.

– Да, – ответил Классман. – Это еще можно называть раем. Здесь многим отказывают, немногим и продлевают.

Они прошли еще несколько коридоров и очутились в помещении, которое уже не было похоже на зал ожидания, а скорее – на ночлежку. Оно было наполнено людьми. Скамеек для всех не хватало. Люди стояли или сидели прямо на полу. Керн обратил внимание на тучную брюнетку, которая сидела в углу на полу, словно наседка. Лицо ее с правильными чертами было неподвижно. Черные волосы расчесаны и перевязаны. Рядом с ней играло несколько детей. Самый маленький сосал грудь. А она сидела посреди всего этого шума, нисколько не смущаясь, со странным величием здорового зверя и с правами каждой матери, и видела только свой выводок, который играл у ее ног, словно у подножия памятника.

Рядом с ней стояла группа евреев в черных сюртуках с жидкими седыми бородками и локонами. Они стояли и ждали с выражением такого беспредельного смирения, будто находились здесь уже сотни лет и знали, что придется ждать еще столько же. На скамейке у стены сидела беременная женщина; рядом с ней – мужчина, который в волнении беспрерывно потирал себе руки. Подальше – еще мужчина, весь седой, он что-то говорил плачущей женщине. На другой стороне – прыщавый молодой человек, куривший сигарету и тайком поглядывавший на элегантную женщину, которая то стягивала, то натягивала перчатки; дальше – горбун, вносивший что-то в записную книжку; несколько румын, шипевших на своем языке, словно паровой котел; мужчина, рассматривавший фотографии, он то и дело их прятал, снова вынимал и снова прятал; полная женщина, читавшая итальянскую газету; молодая девушка, с безучастным видом сидевшая на скамье, полностью погрузившись в свою печаль.