– Вот как? – сказал Керн. – У тебя даже есть немного денег, и ты хочешь мне помогать торговать? Еще одно слово – и я завою, как старая баба. У тебя много вещей?
– Немного. Все, что не нужно, я оставляю здесь.
– Ладно. А что мы будем делать с твоими книгами? Особенно с той толстой, по химии. Оставим их пока здесь?
– Я продала книги, послушалась твоего совета, который ты мне дал в Праге. Нельзя брать прошлое с собой. И нельзя оглядываться, это утомляет и ведет к гибели. Книги принесли нам несчастье. Я их продала. Кроме того, их тяжело тащить.
Керн улыбнулся.
– Ты права, Рут, ты практична. Я думаю, что сперва мы отправимся в Люцерн. Мне посоветовал это Георг Биндер, специалист по Швейцарии. Там много иностранцев, поэтому не так бросаешься в глаза. И полиция не так строга. Когда мы двинемся?
– Послезавтра утром. До послезавтра мы можем остаться.
– Хорошо. У меня есть где переспать. Я только должен быть до двенадцати в кафе «Грейф».
– Ты не пойдешь к двенадцати часам в кафе «Грейф». Ты останешься здесь, Людвиг. И до послезавтрашнего утра мы не покажемся на улице. Иначе я умру от страха.
Керн уставился на нее.
– Разве можно? Разве здесь нет прислуги, которая могла бы вызвать полицию?
– У прислуги отпуск до понедельника. Она вернется поездом в 11:40. А Нойманы – трехчасовым. До тех пор время – наше.
– Бог мой! – воскликнул Керн. – Мы можем распоряжаться этой квартирой так долго?
– Да.
– И мы можем здесь жить, словно она наша, – вместе с этой гостиной, спальнями и собственной столовой с красно-белой скатертью и сервизом, и, может быть, с серебряными вилками и ножами, и со специальными ножичками для фруктов, и с кофе, который мы будем пить из кофейных чашечек, и с радио.
– Все это будет наше. А я буду жарить и парить и надену для тебя вечерний туалет Сильвии Нойман.
– А я надену сегодня вечером смокинг господина Поймана. Даже если он и будет мне велик. В тюрьме, в «Светском мире», я вычитал, как нужно одеваться.
– Он тебе будет как раз впору.
– Грандиозно! И у нас будет праздник! – Керн вскочил, воодушевленный. – Тогда я могу принять и горячую ванну с мылом, правда? Я давно был лишен этого. В тюрьме можно вымыться лишь в какой-то лизольной дряни.
– Конечно, горячую ванну, и даже с всемирно известными духами «Фарр» фирмы Керн.
– Их я уже распродал.
– А у меня еще есть флакон. Тот, который ты мне подарил в кино, в Праге. В наш первый вечер. Я сохранила его.
– Вот это да! – воскликнул Керн. – Благословенный Цюрих! Это уж слишком, Рут! Нам, кажется, начинает везти…
3
В Люцерне Керн в течение двух дней осаждал виллу коммерции советника Арнольда Оппенгейма. Его белый дом стоял на холме над озером Фирвальдштет, словно замок. В списках, которые дал Керну знаток Биндер, против имени Оппенгейм значилось: «немецкий еврей; помогает, но после нажима; националист, не любит, когда речь заходит о сионизме».
На третий день Керна впустили. Оппенгейм принял его в большом саду среди множества астр, подсолнухов и хризантем. Это был коренастый мужчина с пухлыми короткими пальцами и маленькими густыми усиками. Он был в хорошем настроении.
– Вы приехали прямо из Германии? – спросил он у Керна.
– Нет. Я уехал из Германии два года назад.
– А откуда вы родом?
– Из Дрездена.
– Ах, из Дрездена? – Оппенгейм провел рукой по блестящему голому затылку и мечтательно вздохнул: – Как красив и великолепен этот Дрезден! Одна только Брюссельская терраса чего стоит! Нечто неповторимое, не правда ли?
– Да, конечно, – поддакнул Керн. Ему было жарко, и он с удовольствием выпил бы стаканчик виноградного сока, который стоял перед Оппенгеймом на каменном столе. Но у того и в мыслях не было предложить Керну выпить. Он задумчиво смотрел в прозрачную даль.
– А тюрьма… Замок… Террасы… Вам, конечно, все это хорошо известно, не так ли?
– Не очень хорошо. Больше с внешней стороны…
– Вот как, мой дорогой юный друг? – Оппенгейм с упреком посмотрел на Керна. – Не познакомились с такими вещами? Ведь это шедевры немецкого барокко. Вы что-нибудь слышали о Даниэле Поппельмане?
– Конечно, слышал! – Керн не имел ни малейшего понятия о мастере барокко, но он хотел понравиться Оппенгейму.
– Ну, вот видите! – Оппенгейм откинулся в своем кресле. – Вот какова наша Германия! Другой такой не будет!
– Конечно, не будет! И это очень хорошо…
– Хорошо? Почему хорошо? Что вы имеете в виду?
– Все очень просто. Это хорошо для евреев. Иначе мы бы все погибли…
– Ах, вот оно что! Вы – в политическом смысле… Все бы погибли! Все бы погибли! Слишком громкие слова! Поверьте мне, сейчас совсем не так уж плохо, как говорят. Я знаю это из надежных источников… Сейчас совсем не так плохо!
– Вот как?
– Да, да! – Оппенгейм нагнулся вперед и доверительно зашептал: – Между нами говоря, евреи сами виноваты во многом из того, что сейчас происходит! Это говорю вам я, а я знаю, что говорю! Многое, что они делали, совсем не нужно было делать! В этом я кое-что понимаю…
«Сколько он мне даст? – подумал Керн. – Хватит ли мне этого, чтобы добраться до Берна?»
– Вспомните, например, восточных евреев, переселенцев из Галиции и Польши, – продолжал Оппенгейм и выпил глоток виноградного сока. – Разве нужно было их всех впускать? Что нужно было всем этим людям в Германии? Я тоже придерживаюсь политики правительства. Евреи есть евреи, так было всегда! Но что общего между грязным торговцем в сальном кафтане и с пейсами, с одной стороны, и старой буржуазной еврейской семьей – с другой? Семьей, которая живет оседло уже столетия?
– Одни переселились раньше, другие – позже, – ляпнул Керн, не подумав, и тут же испугался – он ни в коем случае не хотел разозлить Оппенгейма.
Но тот был слишком углублен в свою проблему и даже не заметил промаха Керна.
– Одни ассимилировались, превратились в знатных, почетных, равноправных в национальном отношении граждан, а другие – просто переселенцы из других стран! Вот в чем все дело, мой дорогой! И что прикажете делать с этими людьми? Ничего, совершенно ничего! Пусть бы и жили себе в Польше!
– Но их там тоже не хотят…
Оппенгейм широко развел руками.
– Но какое это имеет отношение к Германии? Ведь это совершенно другой вопрос! Нужно быть объективным! Ненавижу, когда люди все пытаются свалить в одну кучу. О Германии можно сказать все, что захочешь, – вот этим и занимаются люди, которые живут вне Германии. И они кое-чего достигают. Уж с этим-то вы должны согласиться, Не так ли?