— Я здесь… — прошептал алкмаарец.
Он даже не попытался встать. Странная апатия завладела всем телом. Сделалось вдруг хорошо и как будто тепло… Дарган не сразу сообразил, что опустошенный медальон впитывает магию Цесареи — монахиня снова поддерживает своих в неравной битве, залечивая раны и возвращая силы. Но и разбойников она при этом лечит! Только убитых поднять не может. Оставалось надеяться, что убитых разбойников больше, недели раненых.
— Благодарю… — пробормотал алкмаарец девушке, хотя ее не было рядом. Он даже не видел, где она сейчас.
— Ты ранен? — Идразель очутился подле и протянул руку. На левой руке его сверкала связанная из серебряной проволоки перчатка. Или показалось? Впрочем, сейчас Даргану многое могло показаться — взгляд туманился, он вообще плохо все различал.
— Ничего страшного, мне же не больно… — Дарган, как всегда, попытался пошутить. — Немного магии, и я буду как новенький…
— Сейчас помогу! — Идразель наклонился ниже, ухватился пальцами в серебре за цепочку на шее, рванул.
Цепочка лопнула, и медальон очутился в пальцах демонолога.
— Не смей! — Дарган запоздало вскинул руку с мечом.
Как ни странно, алкмаарец еще сумел нанести удар, будто талисман, исчезая, вел за собой острие меча. Идразель вскрикнул. Но и только. В следующий миг демонолог нырнул в туман, унося медальон с собой.
— Стой! — Неведомо как Дарган сумел подняться и сделать шаг вслед.
Рядом очутилась Тейра. Заткнула за пояс окровавленный кинжал. Подхватила Даргана, не дала упасть.
— За ним… медальон… унес… — прошептал Дарган.
— Я сейчас, сейчас… — Тейра усадила его на траву. — Бедный мой, ты ранен… Не двигайся! Тебе надо отдохнуть! Надо набраться сил…
Она принялась заворачивать Даргана в первое, что попалось под руку, — попался плащ, в который было прежде завернуто оружие пленных.
— Дура! — в ярости заорал Дарган: его Лиин никогда так не кудахтала и не суетилась. — Какие силы! Я мертв! Моя сила в медальоне!
Несколько мгновений Тейра смотрела на него, растерянно хлопая глазами.
— Идразель украл медальон! Предатель! Проклятый! Бетерезенов выкормыш! Медальон!
Дарган будто сошел с ума. Мысль, что его душа очутилась в лапах проклятого, сводила его с ума. Как он мог поверить демонологу! Ренард предупреждал! Поздно, поздно…
— Что же делать? — растерянно пробормотала Тейра.
— За ним! Поймать проклятого! — в отчаянии выкрикнул алкмаарец.
Девушка кивнула и ринулась в белое молоко тумана.
Несколько минут Дарган сидел неподвижно. Вспышка ярости быстро угасла. Дарган будто окаменел.
Потом, опомнившись, закричал:
— Не надо! Назад!
Вот глупец, как он мог подумать, что девчонка сумеет вернуть медальон. Ей ни за что не справиться с Идразелем — она погибнет. Последний живой человек из Алкмаара!
— Тейра! Стой! — простонал Дарган, уже не в силах кричать.
Но ему никто не ответил.
Вокруг еще кто-то возился, хрипели умирающие, но все заглушали радостные вопли победителей. Вопрос был лишь в том, кто побеждал.
Наконец из тумана выскочил Ренард, спросил: «Ты жив? — и, не дождавшись ответа, вновь скрылся в белой пелене.
Кажется, победили не разбойники.
Но Даргану было уже почти все равно.
Глава 22
Дарган долго лежал на земле — до самого рассвета. Костер погас, в небо тянулся седой пласт горького дыма. Туман к утру рассеялся. Цесарея присела подле алкмаарца, подала воду в оловянной кружке. Дарган сделал пару глотков, больше выпить не смог, вода пролилась, утекла за шиворот, рубашка, и без того влажная от росы, намокала.
Бешеный стоял поодаль, смачно чавкал, обдирая очередной труп разбойника. Его никто не удосужился привязать, и теперь конь смерти бродил по поляне, пожирая то ли третье, то ли четвертое тело. Броня на нем потрескивала.
«Если этот трупожор слопает всех мертвецов, то броня точно лопнет», — подумал Дарган.
Неожиданно подошел Гоар и остановился вблизи. Рыцарь был весь забрызган кровью — но, судя по тому, как он бодро двигался, кровь на нем была чужая. В деснице Гоар сжимал меч, а вместо щита использовал конский налобник.
— Что с ним? — спросил Гоар, без всякой приязни глядя на распростертого алкмаарца.
— Ранен. Четыре раны, — ответила Цесарея и принялась своим платком отирать лицо Даргана.
На шелке был вышит восьмиконечный крест, но, как ни странно, знак Всевышнего не произвел на немертвого никакого действия, как будто в вышивке не было ни толики магии.
— И что? Он же живой трупак. Разве ему опасна сталь? — спросил Гоар с недоверием.
— Левая рука в нескольких местах порублена. — Цесарея явно не знала, что делать.
— Ее можно скрепить, — прошептал Дарган. — Проволокой скрепить… Если залить раны смолой, если соединить металлом кости, то еще можно встать. Если напитать магией медальон, раны закроются, и я продолжу свой путь к воскрешению.
— Да, раны можно закрыть, — спешно подтвердила Цесарея. — Другое плохо. Дарган сказал, что Идразель похитил его медальон.
— Медальон? — Глаза Гоара сверкнули. — Тот самый, на котором мы поклялись?
— Именно. Зачем он ему…
Она не договорила — Гоар радостно хмыкнул:
— Отлично… Просто замечательно! Значит, мы свободны! Кстати, а где эта девчонка, Тейра?
— Ее тоже похитил демонолог, — ответила Цесарея, по своему истолковав исчезновение алкмаарки.
— Какая радость! — Гоар развернулся и направился к остальным.
Рыцари, вернув оружие, опоясались мечами. Эмери даже попытался с помощью Джастина облачиться в латы. Гоар принялся собирать свое оружие. Первым делом отобрал у Джастина кинжал. На клинке была выщерблена — клинок пострадал там, где Дарган калил его в огне.
— Проклятый идиот! Как ты это сделал! — напустился на Джастина Гоар.
— Возьми кинжал разбойника, — пожал плечами следопыт. — Вон сколько их кругом валяется.
— Чтобы рыцарь Империи взял в руки кинжал разбойника? — возмутился Гоар. — Дай сюда свой кинжал! — потребовал Гоар у Эмери. Кинжал Джастина ему явно не понравился.
— Вот еще! — взбунтовался рыцарь. — Я клялся на его клинке в верности Империи. И в любви Амелии тоже клялся на нем! И еще клялся убить сто восемь проклятых… — кажется, не было такой клятвы, какую бы не подтвердил кинжал Эмери.
— Ничего, я тоже клялся. А ты возьми… — взгляд Гоара упал на лежавшего неподвижно Даргана. — Возьми клинок у мертвеца.
— По-моему, он еще шевелится, — заметил Эмери и скривил губы в брезгливой гримасе.