Шарц осторожно вынул веточку боярышника и положил ее на стол рядом со словарем. Открыл словарь. Достал и открыл книгу. Пора, однако, заняться самым главным, тем, из-за чего все это происходит.
«Так что там с этим марлецийским переводом, коротышка?» — нетерпеливо спросил лазутчик.
«Вроде как эльфийские метафоры в марлецийском раскладе, — отрываясь от текста, ответил лекарь. — Только у эльфов все это слоями и ключи искать надо, ну, а тут на поверхности все, просто метафоры многослойные. Похоже, что в каждой по нескольку смыслов за раз упрятано. Вглубь нырять не надо, зато попробуй еще пойми, где какой смысл и что к чему относится».
«Ты уж попробуй».
«Да уж придется».
«И поторопись, пока за нас опять не принялись».
«А ты меня не отрывай и не понукай, глядишь, и в самом деле успею».
Лекарь решительно нырнул в хитросплетения метафор. Вот же ведь ерунда-то какая — с фаласского переводить не надо, ни при чем тут фаласский, все секреты, если они есть, зашифрованы именно что в марлецийском переводе. Странная такая книга. Если она действительно фаласская, то что за изощренный ум ухитрился спрятать свои тайны за столь хитрой и в то же время ненадежной завесой? С одной стороны, вроде бы кто догадается, что тайна сокрыта не в оригинале, а в переводе? С другой — достаточно любого, кто хоть когда-нибудь имел дело с эльфийскими текстами. Стоит ему вчитаться, и он тут же уловит сходство, а потом и догадается, как это все прочесть. Нет, все же очень ненадежный способ что-то скрыть. Хотя… если предположить, что никто и не собирался прятать эти тайны надолго… если их нужно было скрыть лишь на короткое время…
«Эх, вот понять бы историю этой книги!»
Смысл вырисовывался постепенно. И был он таким, что…
«Какая же сволочь! — невольно вырвалось у лекаря, наконец расшифровавшего первый отрывок. — Такими красивыми образами… в таких красивых легендах… зашифровать такое… такую мерзость!»
«Что там?» — быстро спросил лазутчик.
«Яды, — коротко ответил лекарь. — Гнусные, мерзопакостные яды. Незаметные, неизлечимые, страшные… дурная смерть».
«Так вот почему такая охота за этой книгой! — выдохнул лазутчик. — Несколько ловких отравителей в нужном месте в нужное время бывают куда страшнее, чем вражеская армия под стенами столицы!»
«Что ж, — вздохнул лекарь, — в свое время петрийский лазутчик Шварцштайн Винтерхальтер убил только одного человека. Того, кто покушался на жизнь ребенка. Боюсь, олбарийскому лекарю повезло меньше. Ему придется убить многих. Всех, кто попытается получить эту книгу!»
«Убьем. Было бы чего… — отмахнулся лазутчик. — Другое интересно… откуда она выползла, кто упустил ее из рук, и… нет! Главное — не это!» — вдруг совершенно новым, пугающим тоном вымолвил он.
«Что ты хочешь сказать?» — спросил лекарь у внезапно замолчавшего лазутчика.
«Я хочу не сказать, а заорать: бегом, коротышка!» — каким-то не своим, деревянным голосом отозвался лазутчик.
«Бегом? Это куда еще?! — возмутился лекарь. — Я и сотой части не расшифровал. Тут работать и работать!»
«Полли… — обронил лазутчик страшным выдохом. И одними губами добил: — Дети!»
В мозгу Шарца сама собой соткалась страшная картина: в светлую, жарко натопленную комнату врываются грохочущие черные тени, хватают уютно устроившуюся за вышивкой Полли, играющих детей…
— К… олбарийскому послу? — леденеющими губами вслух произнес лекарь.
«К тому, кто вложил в словарь веточку боярышника, отозвался лазутчик. — И успокойся, ради твоего Господа! На тебя смотреть страшно!»
* * *
Стремительной тенью Шарц летел по узенькой улочке, сжатой в могучих объятиях домов. Конечно, сложный вопрос, можно ли называть «стремительной тенью» то, что натужно пыхтит, разнося вдребезги все подвернувшиеся под ноги грязные лужи, но Шарц очень старался. Впрочем, лазутчикам за старательность баллов не добавляют.
Шарц так спешил, что краем глаза едва отметил вдруг распахнувшуюся дверь дома, мимо которого пробегал. Из-за двери выметнулось нечто, куда больше похожее на стремительную тень. Ухватило Шарца за руку и одним рывком втянуло внутрь. Дверь захлопнулась, словно крышка каменной гробницы.
Темнота.
Безмолвие.
Гномы неплохо видят в сумерках, даже в том, что людям кажется полной темнотой, но здесь кто-то словно нарочно законопатил все щели!
Шарц осторожно поводил вытянутой рукой, но поблизости от него никого не было. Ничье дыхание не нарушало тишину. Его собственное, сбивчивое и хриплое, от волнения и быстрого бега — не в счет.
Тишина.
Темнота. Он что, и правда один?
Шарц вздрогнул, услышав голос.
— Мне показалось, что вам необходимо встретиться со мной еще раз, господин доктор, — услышал Шарц.
И вздохнул с облегчением. Это был голос хозяина его прежней гостиницы. Голос человека, к которому он несся сломя голову и не разбирая дороги.
— Как… как вы… догадались? — выдохнул Шарц. — Ведь я…
— Неважно, — отрезал собеседник. — Думаю, вам необходимо кому-то что-то передать. Говорите.
— Здесь? — почти прошептал Шарц.
— Это вполне безопасно, — откликнулась темнота. — Особенно если вы поторопитесь.
— Ну… — Шарц лихорадочно составлял в уме послание. — Ну… я хотел бы попросить… садовника… вырастить боярышник… вокруг моего дома. Да. Так.
— Вот как? Садовника, значит? А что, зеленые насаждения такого рода сейчас вошли в моду? — Только в голосе профессионального разведчика тонкая до невидимости ирония способна столь изящно сочетаться с нежнейшим сочувствием и суровым осуждением одновременно.
«Ведь это надо же, как прокололся коллега! Семьей изволил обзавестись. Непростительная для лазутчика, пусть даже и бывшего, ошибка. И что теперь с ним, с дураком, делать? Вот морока!»
— Да, знаете ли! — виновато откликнулся Шарц. — Последний писк! Хорошие такие кусты боярышника. Лучшее средство от сорняков.
— Вы опасаетесь сорняков, доктор? — опять эта тень насмешки и сочувствия одновременно.
— Пуще собственной смерти! — очень серьезно ответил Шарц.
— Что ж, я передам вашу просьбу… садовнику, — пообещал старый лазутчик.
— Вы представить себе не можете, как я вам благодарен! — сказал Шарц.
— Пустяки… коллега. Кстати, а как проходят ваши научные изыскания?
Вот так вопрос! Мы еще только догадываемся? Или все уже знаем?
— Это вы спрашиваете… коллега? — поинтересовался Шарц.
— Я в науках не силен, — донеслось в ответ. — Так как?
— Превосходно, — ответил Шарц. — Превосходно проходят.