Яркое, злое, веселое пламя лижет окружающий сумрак. От этого пламени делается страшно. Страшно опытному лазутчику и убийце, чей долгий поиск привел его сюда, в один из самых роскошных номеров лучшей в городе гостиницы.
В шкатулке нет того, за чем он явился. В шкатулке совсем другое. Закрытая крышка скрывала под собой пламя. Пламя, которое ожидало своего часа, ждало, когда придут и откроют, чтобы… осветить!
Резкое лицо уроженца жаркого юга напрягается, глаза вспыхивают внезапным пониманием, тело дергается, стремясь укрыться в спасительной тени… но арбалетная стрела летит быстрее…
* * *
Ничего не вышло у Шарца с исполнением самому себе назначенных сроков. Видать, не только человек предполагает, а Бог располагает, гному в этом отношении со Всевышним тоже поспорить не удается.
Ни в какую Олбарию доктор Шарц сегодня не едет. Какая еще Олбария, когда у него пациент на руках! Да разве может он бросить профессора Брессака в таком состоянии? И какая разница, что тут, в Марлецийском университете, и без него хороших лекарей хватает? Да разве в одном лишь лечении дело? Что, раз он гном, значит, и не человек вовсе?
Домой?
Еще как домой хочется.
Его там жена ждет. Дети ждут. Его там всё ждет.
Вот только… уедь он сейчас — и Полли первая его прибьет. А потом воскресит и обратно отправит.
Нет, пока профессор Брессак не почувствует себя значительно лучше, пока Шарц не сможет с уверенностью сказать, что опасность миновала… никуда он отсюда не уедет. Нельзя ему уезжать. Нельзя, и все тут.
Да и не любит Шарц своих пациентов с рук на руки другим лекарям передавать. Скверное это дело, когда больного то один, то другой доктор лечить берется. Вовсе скверное. Даже когда доктора эти — все те марлецийские светила и знаменитости, что теперь выстраиваются за его, Шарца, спиной, когда он профессора Брессака пользует.
Нет уж, господа, консилиум — одно дело, а в остальном — кто первый взялся, тот и…
Шарц привык следовать этому правилу неукоснительно и сам никогда в чужое врачевание не лез. Ну, конечно, за исключением тех случаев, когда сразу видать, что взявшийся сейчас такого наворотит… тут уж волей-неволей приходится хватать неумелого или недобросовестного коллегу за руку, а если сопротивляется, то и за шиворот.
Ну вот, лекарская сумка собрана, да и сам доктор одет, как и положено доктору, собирающемуся посетить пациента по зимней марлецийской погоде. Не все ж ему нижним бельем сверкать!
И опять снег скрипит под ногами, а поземка выдыхает в лицо медленные белые слова, столь медленные и белые, что ни человеку, ни гному их не разобрать, сколько бы он ни старался… Слишком они неторопливые и большие, эти снежные сказания, нипочем не постичь несчастным двуногим созданиям неспешный язык снега.
А жаль.
Снег-то, похоже, не устает рассказывать. Неужто никто никогда так ничего и не поймет?
«Да нет, не может такого быть! Раньше или позже кто-нибудь обязательно догадается! Для того и живем на свете, чтоб догадываться!» — думалось Шарцу.
— Здравствуйте, профессор! Здравствуй, Эрмина! Ну, как вы сегодня?
— Да лучше мне, лучше, — слабым голосом говорит профессор, пока Эрмина, повизгивая, бегает вокруг Шарца. — Жаль только, на виоле сыграть не получается…
— Нет уж, профессор, — ворчит Шарц. — Вы сами врач, так что должны понимать, в ближайшее время никакого музицирования.
— Да понимаю я, — вздыхает профессор Брессак. — Только вот Эрмина все обижается, что концертов давно не было…
— В самом деле обижается? — смотрит Шарц на собаку. — Эрмина, ты что же это?
Та, повизгивая, виновато виляет хвостом.
— Рано еще играть твоему хозяину, — наставительно говорит ей Шарц. — Вот через недельку, — может быть. А может, и нет. Там посмотрим.
— Что ж, давайте и в самом деле посмотрим, коллега, — говорит профессор Брессак, устраиваясь так, чтоб Шарцу было удобнее его осматривать.
Скрипит калитка, скрипит снег, кто-то торопится в дом. Интересно, кто это? Медицинские светила, кажется, уже были, навещали заболевшего коллегу, а сменять Шарца вроде еще рано, он только что пришел, в конце концов. Да быть того не может, чтоб кто из его стипендиатов свою смену перепутал!
— Жермена, — улыбается профессор. — Приехала. А я тут…
— Жермена? — переспрашивает Шарц.
— Жена, — поясняет профессор.
Вот с женой профессора Шарц не знаком вовсе. Он и дома-то у профессора раньше не был. Не потому, что профессор никого к себе не приглашал, а потому, что застать дома его самого было крайне затруднительно. Профессор с легкостью отыскивался в библиотеке, на кафедре, на студенческих диспутах, иногда Шарцу казалось, что тот обладает волшебной способностью раздваиваться.
— Боже мой, стоит мне ненадолго отлучиться, как в этом доме непременно что-нибудь случается, — как бы обращаясь сама к себе, сказала мадам Брессак.
— А ты не отлучайся, — слабым голосом откликнулся профессор и показал своей жене язык. — Все время сиди дома, вяжи мне теплые носки и какие-нибудь дурацкие шарфики!
— Ага! А ты преподавать не ходи! — передразнила его она. — Все время сиди дома и распускай те носки, которые я свяжу!
Она скорчила уморительную рожицу.
— Шарфики забыла, — подсказал профессор.
— Что? Ах да! Как же это я? — подхватила она. — Шарфики тоже распускай! Это обязательно! Шарфики — это же самое главное!
— По крайней мере, моя работа рядом с домом, — победно усмехнулся профессор Брессак. — И я ничего не понимаю во всех этих нитках, из которых носки делаются…
— Кто ж виноват, что тебе так не повезло, что с работой, что с нитками?! — фыркнула она и тут же испуганно спросила: — Анри, что случилось?
— Ничего, — бодро соврал профессор. — Просто вот… решил поваляться немного.
— Поваляться… — мадам Брессак посмотрела на Шарца. — Доктор, это что-то серьезное?
— Жермена… — начал профессор.
— Молчи, пусть доктор скажет, а то ты мне сейчас наплетешь чего-нибудь…
— Я только хотел представить тебе бывшего своего ученика, а ныне прославленного олбарийского лекаря сэра Хьюго Одделла, — хитро улыбнулся профессор.
— Ой! Того самого?! — восхищенно воскликнула мадам Брессак. — Неужели?!
Шарц поклонился.
— Вот! — наставительно сказал профессор. — Видишь, какие у меня ученики! У тебя таких, небось, нет.
— Мои ученики все уши мне прожужжали плохими балладами в его честь, — вздохнула мадам Брессак. — Правда, лишь в одной из них упоминается, что сэр Хьюго лекарь…
— О чем же они тогда вообще писали? — удивился профессор.