— Нет, владыка, — огорченно отозвался тот.
— Тогда заткнись и прекрати разводить панику, а не то…
— Горло перережешь, я помню, владыка, — печально отозвался старейшина.
— Плохо помнишь, — буркнула Гуннхильд Эренхафт.
— Эй, малышня! Корабли вам не игрушки! — крикнула она прыгавшим от восторга гномикам и гномочкам.
— Это вам не игрушки! — восторженно пропищала какая-то малявка. — Вам не игрушки, а нам — игрушки!
— Нам — игрушки! — дружным хором поддержали ее остальные и тут же попрятались под грозным взглядом владыки, которая с большим трудом сдерживала смех, грозивший вот-вот прорваться наружу и намертво испортить ее грозную репутацию.
— Да… трудное будет дело, — задумчиво молвил Фицджеральд.
— Какое?
— А вот уговорить стариков ваших на корабли взойти…
— Трудное, — кивнула гномка. — Но мы справимся.
«Пинками загоню!»
* * *
Оказывается, у людей есть совершенно потрясающая вещь. Она называется — сено. Его из скошенной травы делают. Для этого траву сначала срезают при помощи специальных орудий, они называются «серп» и «коса». Серп маленький и кривой, ручка у него короткая, и он как-то связан с ночным человечьим светилом, которое называется «луна», вот только Якш не совсем понял, как, а коса гораздо больше, с ее помощью траву косить легче, а еще она совершенно не похожа ни на косички гномок, ни на косы человечьих женщин. Потом скошенную траву оставляют сохнуть прямо там, где скосили, и, чем дольше она сохнет, тем больше превращается в сено. Время от времени эту уже не траву, но еще не сено, переворачивают, чтоб она со всех сторон сохла, это называется «ворошить». Переворачивают ее хитрым орудием, которое называется «грабли». Грабли деревянные, немного напоминают гномский боевой блэтткамм, а еще на них ни в коем случае нельзя наступать дважды, люди почему-то теряют уважение к тому, кто поступает столь опрометчивым образом. Потом уже высохшее сено складывают особым образом, это называется «стог», и он стоит так до тех пор, пока не приходит время переправить сено в место его хранения, которое называется «сарай».
Вообще-то скошенной травой, то есть сеном, люди животных кормят, не всех подряд, конечно, а некоторых из тех, что с ними живут, — вот хотя бы коней, к примеру, и коров, и коз, и овец, и кур, нет, кур, кажется, чем-то другим кормят, но, кроме всего прочего, сено — это такая шелестящая и совершенно фантастически пахнущая подстилка, которую предлагают всем усталым путникам в качестве постели, если этим самым путникам вдруг да ночлег потребовался.
«А если б мне все это не растолковали, я счел бы сено благовонием», — подумал Якш, поудобнее устраиваясь на шелестящей ароматной горе.
Вот и сбылось. Звезды. Много. Это так прекрасно, что слов не осталось. Никаких. Зато слез достаточно. Но их все равно никто не видит. Темно. «Безбородый безумец» уже уехал. У него дела. Больной ждать не может, а болезнь не хочет, так он, кажется, пошутил. Шварцштайн Винтерхальтер. Сэр Хьюго Одделл. Шарц. Лекарь из лекарей. Он, который мог бы лечить лишь своего герцога, упрямо лечит всех подряд. Потрясающая личность. О нем стоит подумать. Но не теперь. Теперь звезды. Звезды, звезды и звезды…
Девочке давно пора спать, но вместо этого она сидит рядом, стоять ей еще трудно, и страшно довольная, тоном многомудрого наставника повелевает звездам объединяться в определенные группы, и те подчиняются. А что еще остается делать, раз наставница такая строгая? А рядом с ней сидят страшно смущенные ее родители. Быть свидетелями чудес — нелегкая работа, и видят Боги, Якш их понимает. А потом, когда все созвездия названы и устроены в небе надлежащим образом, девочку уносят спать, и Якш наконец отправляется туда, где надлежит спать ему — на золотистой горе душистых благовоний. В крыше сарая дырка, и любопытные звездочки в нее заглядывают. Чудные, разве есть что-то интереснее их самих?
Сарай — замечательное слово. И дырка в крыше — тоже великолепная идея, гномы бы ни за что не додумались. Так просто и лаконично. Так прекрасно. Лежи себе и на звезды поглядывай.
Якш совсем уж было собирался уснуть, но чудеса продолжаются. Раз обрушившись на него, они не собираются останавливаться на достигнутом.
Он слышит осторожный шорох, скрип двери. Шаги. Легкие, почти невесомые шаги. Скрип приставной лестницы.
— Почему ты встала? — спросил Якш.
— Так надо. Я знаю, — ответила девочка.
— Что я знаю, так это, что тебе надо лежать, не то опять заболеешь.
— А я сейчас пойду, только… он сказал, чтоб я обязательно это сделала…
— Не понял, — нахмурился Якш. — Кто-то велел тебе встать и прийти сюда? Кто?!
— Ты понимаешь… они ее живую к нему в могилу положили… он сказал: это плохо. Неправильно это, чтобы живую — в могилу. Он сказал: Боженька сердиться станет. Она ведь живая! Она петь должна.
Якш вздрогнул. Девочка протягивала ему эльфью скрипку. Ту самую скрипку. Внезапное, как горный обвал, понимание обрушилось на него коротко и страшно.
— А как же он… без нее? — треснувшим голосом проговорил Якш.
— Он сказал… там, куда он отправится… там — другая музыка… она совсем на других скрипках играется. А эта — вот. Возьми.
— Мне? — ошарашенно выдохнул Якш.
— Да, — сказала девочка. — Тебе.
— Но я же не музыкант, — попробовал возразить Якш.
— Он сказал — тебе, — непререкаемым тоном объявила девочка.
— Но… что я буду с ней делать? Я же не умею играть!
— А он сказал: ты не играй, ты просто тележку тащи! Так и сказал.
Прохладная эльфья скрипка коснулась ладоней.
— Смычок еще… вот, держи!
В тот миг бывший владыка всех гномов Петрии еще не знал, что приговор его судьбы уже состоялся. Безжалостный и окончательный.
Судьба, она такая. Она уж если чего придумает…
* * *
Корабли. Такие большие. Такие чужие.
Гномы смотрят на них с опаской. Эти неведомые чудища, посланцы других миров, вот-вот изменят их жизнь. Изменят навсегда. Окончательно. Бесповоротно.
Изменят? Хорошо, если только изменят. А ну как отберут? Кто знает, что случится где-то там, в море? И доплывут ли гномы до обещанного им острова? Да и есть ли он — обещанный остров? Не пошвыряют ли люди их всех просто в воду? А что? Очень даже просто — раз и все! И никаких хлопот. Ведь на кораблях гномы будут абсолютно беззащитны!
Такие — или почти такие мысли — бродили среди гномов. Даже молодежь нет-нет да и подумывала о чем-то таком, а старики, те так просто не переставая об этом бурчали.
Ну не является безграничное доверие одной из гномских добродетелей. Скорей уж это порок, который должен быть наказан.