— Погорельцы!.. — Галя придвинулся поближе и оказался напротив. — Будто ты ее нашел и вы убегали вместе. Вас догнали и захватили… в общем, голых и сонных.
— Ты откуда узнал?
— Одного погорельца же поймали! Облаву устроили…
— Как зовут? Христофор?
— Не знаю, не говорили… Он потом слинял! Повезли показывать, где вас в болоте утопил. То есть тела… Водил, водил между урманами, а потом как сквозь землю провалился! Месяц искали, нас привлекали… А как ты выжил-то?
— Выжил, — обронил Рассохин, вдруг ощутив старую обиду.
Потом пришел Репа, тоже вроде обрадовался, но сразу же побежал на радиостанцию, докладывать начальству.
— Сейчас пригонят борт, — сообщил, когда вернулся. — Ну, рассказывай, где носило? Мы же тебя искали!
— Плохо искали…
— Рюкзак с тушенкой в дупле нашли!
— Я в километре от этого дупла был, — неохотно признался Стас. — Все лето…
Ладно врать-то! Мы там все излазили! Вид у тебя, конечно… одни кости! Болел, что ли?
— Болел.
— А сказали, вас обоих грохнули…
Репе что-то хотелось спросить, но при собрании всего отряда он не посмел, и лишь когда прилетел вертолет, под шум винтов вдруг признался:
— Последняя надежда была — вы вместе с отроковицей. Думал, может, отыскал ее и сбежали на пару…
В Усть-Карагачской районной больнице, куда его вывезли вертолетом из лагеря отряда, долго допытывались, кто делал ему операцию, где и в каких условиях. Обследование показало, что он болел тяжелейшей формой воспаления легких, после которой если и выживают, то становятся инвалидами. У Рассохина оказалась отсечена нижняя доля легкого, в которой уже начался некроз, причем так чисто, что не последовало никаких осложнений, обычных в этих случаях. Он рассказал врачам все как было, и что это рубец на груди не от операции, а от ранения медвежьей рогатиной. Доктора его выслушали, записали и вроде бы даже поверили. Но потом пришли из прокуратуры и сначала поинтересовались, где был все это время, просили указать место, и наконец спросили о Жене Семеновой. И он опять рассказал, как стрелял в отроковицу и как потом напоролся на рогатину, вживленную погорельцем Прокопием. Его признания записали и ушли, а Рассохин ощутил облегчение.
Спустя неделю следователь опять явился к нему и теперь уже уточнял подробности, рисовал схему, где кто стоял во время трагического происшествия, и стало ясно, что кто-то из отряда указал гриву в болотах, где находилось жилище огнепального Христи, и прокуратура там побывала. У Стаса взяли подписку о невыезде, и когда он выписался из больницы, то в ожидании своей участи некоторое время жил на квартире у старушки, которая и посоветовала ему помалкивать, говорить, что плохо помнит, в голове все перепуталось, в бреду был, а потом вовсе без сознания. Дескать, посадят в тюрьму ни за что, девица-то, может, и жива осталась, а тебе срок грозит по тяжелой статье. Народ в Усть-Карагаче жил бывалый, каторжный с давних времен, всему научат…
В то время Рассохин ничуть не сомневался, что стрелял в отроковицу, и самое главное, в душе до сих пор еще тлела обида и ревность, которые и подогревали убеждение. И еще заметил, чем чаще и подробнее он рассказывает об убийстве, тем более в него верит. Между тем следователь свозил его на место преступления — даже вертолет нашелся для этого, и Стас уже на месте показал, как все произошло, и землянку Христи указал, и дупло в колодине, где ночевал. Его бы, наверное, сразу посадили, но никак не могли найти трупа и поэтому держали под подпиской до середины ноября, пока не приехала Аня. Рассохин поведал ей о своих злоключениях, но однокурсница ни единому слову не поверила и уговорила его съездить в областной психоневрологический центр. Там Стаса выслушали, еще раз обследовали рентгеном грудную клетку и дали заключение, что вся история с убийством женщины и ранением рогатиной — больная фантазия, типичные галлюцинации, бред на фоне высокой температуры и сильных душевных переживаний. Посоветовали сменить обстановку, уехать куда-нибудь подальше и еще попробовать редкое тогда лечение гипнозом.
Рассохин бы еще тогда поверил врачам и самому себе и не жил бы с этой раной, но когда все обошлось, Аня призналась, что заплатила за экспертизу пять тысяч рублей — все, что заработала за три года на Вилюе, а тогда машина стоила четыре. А тогда она принесла справку в прокуратуру, дело прекратили за отсутствием события преступления и отпустили на все четыре стороны. Будущая жена обладала даром убеждения и вполне заменяла гипнотизера; они уехали на Вилюй, но еще около года ему снилась Женя Семенова, и он откровенно потом пересказывал свои сны Анне, которая была уверена, что на Стаса навели порчу. Наконец она договорилась с якутским шаманом, который поставил его вверх ногами и часа полтора прыгал вокруг, бил в бубен, изгонял злого духа, пока Рассохин не начал чихать, поскольку в нос заполз муравей…
14
Пока «Прогресс» чалился, борясь с водоворотом и тыкаясь между несомого рекой плавника, Рассохин успел сделать три звонка. Телефон в милиции ответил сразу, но дежурный не знал, где Гохман, всякие заявления по звонку принимать отказался, мол, приходите, подавайте в письменном виде, а с начальником отделения связать не захотел. И вообще страдал дефектом речи, и Стас из всего сказанного понял лишь половину. К домашнему телефону участкового подошла жена и сказала, что Фридрих собирался ехать с уголовным розыском и Кошкиным на Карагач, но сообщили, что к обеду должен приехать профессор Дворецкий из Ленинграда, поэтому сейчас где-то на берегу, готовит лодку большей грузоподъемности.
— Передайте, ко мне на остров пожаловали гости от Сорокина, — наказал Рассохин. — Трое вооруженных мужчин и женщина. Если что, ищите в женской зоне на Гнилой Прорве.
Подробнее объяснять не хватало времени, лодка уже стукалась о деревянный берег. Потом он набрал номер Бурнашева, который в это время ехал по родной земле блаженной — по Нижегородской области.
— Кажется, сейчас и я попаду в плен, — успел сказать он. — Запоминай: община на Гнилой Прорве. Сорок женщин и дюжина мужиков. Галицын среди них. Сами не суйтесь…
Кирилл, похоже, сразу не врубился в ситуацию, стал сыпать бестолковыми вопросами, но Рассохин сбросил звонок, стал набирать телефон Лизы — и не успел…
Пираты с карабинами уже поднимались на остров, за их спинами поблескивала змеиная кожа Матерой. Рассохин спрятал телефон в бейсболку, засунул между лесин, присыпал песком и пошел навстречу.
Оружия не наставляли, но держали в руках, и было заметно — свита у Матерой и впрямь из отроков бывалых и ловких.
— Чем обязан? — сухо спросил Стас.
Хозяйка Карагача выступила из-за спин, подбоченилась, слегка изогнувшись, и стало понятно, отчего скуповатый, расчетливый полковник потерял голову, Как и у всех красавиц, возраст растворялся в привлекательности: чуть раскосые по-восточному, однако голубые глаза, волнистые пепельные волосы наотлет, манящая улыбка в уголках губ, и еще что-то незримое, что так притягивает мужские взгляды. К тому же она знала себе цену и умела производить впечатление, не произнеся еще ни слова — вероятно, в этом и заключалось ее чародейство…