Война среди осени - читать онлайн книгу. Автор: Дэниел Абрахам cтр.№ 85

Синдзя осушил пиалу одним глотком. Он почувствовал, что шею и щеки заливает румянец. Тошнота заворочалась в животе, подкатила к горлу. Слишком крепкое вино. Дурная ночь впереди.

— Так нужно. О цене мы уговорились. Значит, все сделаю.

Семай чуть подался вперед в кресле. На мраморных стенах покоя играло золото свечей, но яркий свет не успокаивал Маати. Затаив дыхание, он сидел на подушке, расшитой алыми и лиловыми нитями, и ждал. Семай взял за уголок широкую желтую страницу, помедлил, перевернул ее. Маати заметил, что поэт шевелит губами, перечитывая какую-то фразу. Он с трудом удержался, чтобы не спросить, какую. Если он прервет Семая, чтение лишь затянется.

Две недели ушло на то, чтобы превратить простую истину, которую подсказала Эя, в черновик, достойный внимания. Непросто было подогнать грамматики так, чтобы конец и продолжение, разрушение и созидание, а точнее, разрушение созданного, подпитывали друг друга. Еще три или четыре дня ушло на то, чтобы втиснуть в работу структуры, которые защитили бы его от расплаты.

И все-таки работа отняла всего лишь недели. Не месяцы и не годы. Структура пленения была готова. Разрушающий Зерно Грядущего Поколения, Неплодный. Смерть гальтских полей. Истребление семени. Гибель материнского чрева. Как только Маати понял, в чем секрет, пленение само полилось из-под его пера.

Как будто тихий голосок в глубине сознания диктовал слова, а ему лишь оставалось их записать. Даже сейчас, когда Маати изнывал на неудобной подушке в ожидании приговора, его еще пьянило вдохновение. Он стал поэтом. Все события в его жизни вели к одной цели. Он жил ради этих дней, ради страниц, которые сейчас шуршали и шелестели под рукой Семая. Маати закусил губу и молчал.

Время еле ползло, но вот Семай взял последний лист, скользнул по строчкам пальцем, помедлил и отложил его в общую стопку. Маати подался вперед, руки сложились в жесте вопроса. Семай нахмурился и покачал головой.

— Нет? — шепнул Маати. Тревога, отчаяние, гнев молнией пронзили его внутренности, и растворились без следа, как только Семай заговорил.

— Великолепно. Это первый набросок, но работа весьма и весьма достойная. Исправлять почти ничего не придется. Может, поменяем отдельные компоненты, чтобы андата легче было передать ученику. Но это мелочи. Все получилось, Маати-тя. Только вот…

— Что?

Семай нахмурился еще больше. Осторожно побарабанил пальцем по страницам, словно трогал горячий чайник, боясь обжечься. Вздохнул.

— Я никогда не видел андата, созданного как оружие. У дая-кво была одна книга. Еще времен Второй Империи. Он ее никому не показывал. Словом, я не уверен.

— Идет война, Семай-кя, — сказал Маати. — Гальты убили дая-кво, вырезали все селение. Одним богам известно, сколько еще народу они погубили. Сколько изнасиловали женщин. Они заслужили то, что здесь написано.

— Знаю, — кивнул Семай. — Я хорошо это знаю. Я просто вспомнил Размягченного Камня. Ведь он был способен творить ужасные вещи. Сколько раз я удерживал его, чтобы он не обрушил дом или шахту. Человеческая жизнь для него ничего не стоила. Но в нем не было злобы. Этот… Неплодный. Он совсем другой.

Маати сжал подбородок рукой. Он устал, вот и все. Они оба устали. Даже если Семай придирался к мелочам, сердиться на него не стоило. Маати улыбнулся, как мог бы улыбнуться учитель. Или дай-кво. Он изобразил позу наставления.

— Садовые ножницы так же остры, как меч. Что делали поэты, такие как я и ты, до войны? Садовые ножницы. — Он показал на стопку страниц. — А это — наш первый меч. Естественно, ты чувствуешь себя с ним неловко. Мы не сторонники грубой силы. Если бы мы такими были, дай-кво никогда не выбрал бы нас, правда ведь? Но теперь мир стал иным, поэтому нам тоже придется делать что-то, чего мы не делали раньше.

— Значит, вас тоже это беспокоит? — спросил Семай.

Маати улыбнулся. Жестокость андата его нисколько не тревожила, но он знал, что хочет услышать его товарищ.

— Конечно, беспокоит. Только это меня не остановит. Ставки слишком высоки.

Ему показалось, что внутри Семая что-то рушится. Взгляд заметался, как будто поэт искал другой выход. В конце концов тот вздохнул.

— Думаю, вас ждет успех, Маати-кво. Мне нужно подумать над некоторыми строками. Вероятно, мы сможем их улучшить. В любом случае мы будем готовы к пленению задолго до оттепели.

Маати не подозревал, как волнуется, пока страшное напряжение не отпустило его. Он расплылся в улыбке, совсем как мальчишка. Он представил, что владеет единственным на свете андатом. Они с Семаем станут новыми учителями, вырастят новое поколение поэтов, пленят новых андатов. Надежно защитят города. Он сердцем чувствовал, что так и будет.

Вскоре после этого они расстались, будто Семаю не терпелось покинуть библиотеку. Маати показалось, что пленение Неплодного волнует молодого поэта больше, чем его самого. Шагая по лестницам и коридорам наверх, в свои покои, Маати подумал, что Семай должен привыкнуть к новому порядку вещей. Однако ему будет нелегко. Он добрый человек, а для таких, как он, в мире осталось мало места.

Маати все еще размышлял о тьме, нависшей над миром, когда вошел в свою комнату. Он не сразу заметил, что на его кровати сидела Лиат. Маати поднял глаза, лишь когда она кашлянула. Сдавленно, судорожно, будто всхлипнула.

Он бросился к ней.

— Что стряслось, родная? Что случилось?

Ровный свет лампы бросал тень на ее лицо. Глаза у Лиат покраснели, веки припухли, а щеки покрылись розовыми пятнами: совсем недавно она плакала. Лиат попыталась улыбнуться.

— Помоги мне, Маати-кя. Поговори с Найитом.

— Хорошо. Конечно, я поговорю. Но что случилось?

— Он… — Лиат замялась, глубоко вздохнула и начала снова. — Он не хочет ехать со мной. Что бы ни случилось, он вознамерился остаться тут и защищать ее детей.

— Что?

— Киян. Она попросила его присматривать за Данатом и Эей, и теперь он решил остаться на севере. Он не хочет ехать домой. У него есть жена и его ребенок, а он променял их на семью Оты. А что, если кто-то увидит, что он… кто-то поймет, чей он сын? Что, если они с Данатом станут смертными врагами?

Маати сел рядом с Лиат и взял ее за руку. Уголки ее губ печально опустились. Маати поцеловал ее руку.

— Он так и сказал? Сказал, что останется в Мати?

— Мне и так все понятно. Я вижу, как он смотрит на них. Как только я заговариваю о весне и юге, он улыбается этой своей неотразимой фальшивой улыбочкой и заводит разговор о чем-то другом.

Маати кивнул. Пламя в светильнике дрогнуло и зашипело. На стенах закачались тени.

— Что же с ним такое? — ласково спросил он.

Выдернув руку из его пальцев, Лиат изобразила жест вопроса. По глазам было видно, что она злится. Маати закусил губу и поднял брови.