Ежевичное вино - читать онлайн книгу. Автор: Джоанн Харрис cтр.№ 15

Перегонный куб стоял в погребе. Здоровенный медный агрегат, похожий на гигантский чайник, старый, но отполированный и ухоженный. Джо готовил в нем свои «спирты», неразбавленные, пробирающие до слез, чистые дистилляты, которыми заливал летние фрук- ты, что блестящими рядами выстраивались на полках погреба. Джо называл их картофельной водкой, пьяблочным соком. Семидесятипроцентной крепости. Он клал в них равные количества фруктов и сахара — получались ликеры. Вишни, сливы, красная смородина, черника. Фрукты окрашивали ликеры фиолетовым, красным и черным в тусклом свете погреба. Каждая банка была старательно подписана и датирована. Одному этого не съесть за целую жизнь. Но Джо не переживал; большую часть он все равно раздавал. Не считая вина и пары ложек клубничного варенья с утренним тостом, Джей никогда не видел, чтобы Джо употреблял свои экстравагантные заготовки и крепкие напитки. Наверное, старик продает часть запасов зимой, думал Джей, хотя никогда ничего такого не видел. Как правило, Джо отдавал все даром.

В сентябре Джей вернулся в школу. Школа Мурлендс была ровно такой, какой он ее запомнил: благоухала пылью, хлоркой, мастикой и слабой, неотвязной застарелой кухонной вонью. Родительский развод прошел довольно гладко, после множества слезливых звонков матери и почтовых переводов хлебного барона. Как ни странно, Джей ничего не почувствовал. За лето ярость его превратилась в равнодушие. Злость почему-то казалась ему слишком детской. Он писал Джо примерно раз в месяц, хотя старик никогда не был столь пунктуален. Писатель из него никудышный, признался он и удовлетворился открыткой на Рождество и парой строчек в конце семестра. Его молчание не беспокоило Джея. Достаточно было знать, что Джо никуда не делся.

Летом Джей вернулся в Керби-Монктон. Отчасти потому, что настаивал сам; впрочем, он видел, что родители втайне вздохнули с облегчением. Мать как раз снималась в Ирландии, а хлебный барон проводил лето на яхте — если верить слухам, в компании юной модели по имени Кандида.

Джей, не раздумывая, смылся в Пог-Хилл.

Париж, март 1999 года

Джей заночевал в аэропорту. Он даже поспал на анатомическом оранжевом кресле, хотя все равно был слишком взвинчен и отдохнуть не получалось. Его энергия казалась неистощимой, в грудной клетке колотился электрический шар. Его чувства сверхъестественно обострились. Запахи — чистящего средства, пота, сигаретного дыма, духов, раннего утреннего кофе — накатывали волнами. В пять утра он оставил попытки заснуть и направился в кафе, где купил эспрессо, пару круассанов и дозу сахара в виде шоколада «Пулен». Первый corail [35] до Марселя отправлялся в десять минут седьмого. Оттуда поезд помедленнее отвезет его в Ажен, где он сможет взять такси до… докуда? Карта, прикрепленная к брошюре, была всего лишь схемой, наброском, но Джей надеялся выяснить точнее, когда доберется до Ажена. Кроме того, было что-то притягательное в этом путешествии, в размытом от скорости пейзаже за окнами, в дороге — пока еще просто к крестику на карте. Словно, выпив вино Джо, он внезапно смог стать Джо, размечать путь, царапая знаки на карте, менять личность, повинуясь своим капризам. И в то же время он будто стал легче, избавился от обиды и злости, что так долго в себе носил бесполезным балластом, много-много лет.

«Если уехать достаточно далеко, — говорил Джо, — никаких правил не останется».

Теперь Джей начал понимать. Истина, верность, подлинность. То, что привязывает нас к домам и лицам, давно ставшим чужими. Он может быть кем угодно. Ехать куда угодно. В аэропортах, на станциях и автобусных остановках возможно что угодно. Никто не задает вопросов. Люди становятся почти невидимыми. Он тут всего лишь пассажир, один из тысяч. Никто его не узнает. Никто вообще о нем не слышал.

Он умудрился несколько часов поспать в поезде, и ему приснилось — изумительно живо, — как он бежит по берегу канала на Дальнем Крае, тщетно стараясь угнаться за уходящим угольным поездом. С невероятной ясностью видел он почему-то старомодный металл ходовых частей платформ. Он вдыхал запах угольной пыли и застарелой смазки колесных осей. И на последней платформе он увидел Джо: тот сидел на куче угля в своем оранжевом шахтерском комбинезоне и кепке механика Британских железных дорог, прощально махал руками — в одной зажата бутылка домашнего вина, в другой карта мира — и голосом, жестяным из-за расстояния, выкрикивал слова, которые Джей толком не разобрал.

Джей проснулся, хотелось выпить; до Марселя двадцать миль, сельский пейзаж за окнами слился в длинную яркую полосу. Джей сходил к мини-бару за водкой и тоником, медленно выпил, потом закурил. Сигарета все еще казалась запретным наслаждением — вина мешалась с возбуждением, будто школу прогуливаешь.

Он опять вытянул брошюру из кармана. Окончательно измятая, дешевая бумага уже расползалась по складкам. Мгновение он почти ожидал, что чувства изменятся, что исчезнет это «должен обладать». Но оно никуда не делось. В сумке у него под боком «Особые» качались и булькали в такт поезду, осадок минувших летних дней бурлил на донышках подобно темно-красной жидкой глине.

Джею казалось, что поезд никогда не дотащится до Марселя.

Пог-Хилл, лето 1976 года

Он ждал на грядках. Играло радио, привязанное к ветке обрывком веревки, и Джей слышал, как Джо экстравагантным водевильным голосом подпевает песне «Парни вернулись в город» группы «Худышка Лиззи». Джо стоял спиной к нему, склонившись над полянкой логановых ягод [36] с секатором в руке, и поздоровался не оборачиваясь, небрежно, словно Джей никогда и не уезжал. Джею сперва показалось, что Джо постарел: волосы под засаленной кепкой поредели, и под древней футболкой проступал острый, уязвимый хребет, но, когда старик повернулся, оказалось, что это все тот же Джо, чьи лазурные глаза и улыбка уместны в четырнадцать, а не в шестьдесят пять. На шее у него болталось красное фланелевое саше. Внимательнее осмотрев посевы, Джей увидел, что такой же амулет украшает каждое дерево, каждый куст и даже углы теплицы и самодельного холодного парника. Крошечные ростки прятались под банками и разрезанными пополам бутылками из-под лимонада, на каждой виднелся виток красной нитки или знак, нанесенный красным мелком. Должно быть, очередная выверенная шутка Джо, типа капканов на уховерток, или шербетного растения, или просьбы сбегать в магазин для садоводов за долгим ящиком, но на сей раз в веселье старика было что-то затравленное, унылое, словно враги смыкали вокруг кольцо. Джей спросил об амулетах, ожидая шутки или подмигивания, но лицо Джо оставалось серьезным.

— Защита, сынок, — тихонько сказал он. — Защита.

Но мальчик очень нескоро понял, насколько серьезен тот был.

Лето вилось пыльной тропинкой. Джей заглядывал в переулок Пог-Хилл почти каждый день, а когда нуждался в уединении, уходил на Дальний Край и на канал. Мало что изменилось. Новые радости на свалке: выброшенные холодильники, мешки с тряпьем, часы в треснувшем корпусе, картонная коробка изорванных книг в бумажных обложках. Железная дорога тоже поставляла сокровища: газеты, журналы, разбитые пластинки, посуду, жестянки, стеклотару. Каждое утро Джей прочесывал рельсы, подбирая все, что казалось интересным или ценным, и, вернувшись в дом, делился находками с Джо. У Джо ничего не пропадало. Старые газеты летели в компост. Куски ковра сдерживали рост сорняков на грядках с овощами. Полиэтиленовые пакеты защищали ветки фруктовых деревьев от птиц. Джо показал, как из круглого конца пластиковой бутылки из-под лимонада делаются cloche [37] для молоденьких ростков, а грядки для картофеля — из потертых автомобильных покрышек. Они целый день затаскивали выброшенный холодильник на насыпь, чтобы превратить его в парник. Металлолом и поношенную одежду складывали в картонные коробки и продавали старьевщику. Пустые банки из-под краски и пластиковые ведра превращались в горшки для растений. В благодарность Джо рассказывал Джею о саде. Мальчик потихоньку начинал отличать лаванду от розмарина, розмарин от иссопа, иссоп от шалфея. Он научился пробовать почву — подобно дегустатору табака совать щепотку земли под язык, чтобы определять ее кислотность. Он узнал, как успокаивать головную боль толченой лавандой, а желудочную — перечной мятой. Он научился заваривать чай из шлемника и ромашки, чтобы лучше спалось. Он узнал, что картофель надо перемежать с ноготками, чтобы избавиться от паразитов, что из верхушек крапивы можно варить пиво, что, если мимо пролетит сорока, непременно надо выкинуть пальцы вилкой от дурного глаза. Конечно, иногда старик не мог устоять перед соблазном чуть-чуть пошутить. Например, подсунуть Джею луковицы нарциссов и попросить их поджарить или посадить клубничины в бордюр, чтобы проверить, вырастут ли они. Но в основном он был серьезен, или, по крайней мере, так казалось Джею, и поистине наслаждался своей новой ролью учителя. Возможно, он уже тогда знал, что конец близок, хотя Джей ничего не подозревал и счастливее всего был именно в тот год, когда сидел на грядках и слушал радио, или рылся в коробках с мусором, или держал овощерезку Джо, помогая отбирать фрукты для новой партии вина. Они спорили, что лучше: «Хорошие вибрации» [38] (выбор Джея) или «Новехонький уборочный комбайн» [39] (выбор Джо). Джей чувствовал себя в безопасности, защищенным, точно спрятался в кусочке вечности, который никогда не исчезнет, не потеряется. Но что-то менялось. Возможно, дело было в Джо: в его непривычной тревожности, настороженности, в том, что гостей становилось все меньше — иногда всего один или два за целую неделю, — а может, в новой, зловещей тишине Пог-Хилла. Больше не стучали молотки, во дворах умолкли песни, меньше белья сушилось на веревках, кроличьи клетки и голубятни опустели и разваливались.